Дневник полковника Макогонова

— Николаич, проверено.

— Береженого Бог бережет. — Макогонов нащупал в кармане рифленую «эфку».

«Бардак» с остальными сержантами и Лодочником остались ждать на блокпосту. Усков выруливал с проспекта на кривую улочку. Штейн рассуждал:

— Ты пойми, Николаич, ведь Ибрагим человек с понятиями. Он старой советской закалки вор. Отсидел лет двадцать пять. Ему при Советах прилично жилось, он положение имел. А эти пришли — чего они ему? Они старые законы и воровские в том числе порушили, а взамен что дали? Идею национального освобождения? Все это туфта голимая. Люди с головами понимали. Ибрагим тоже понимал. Он с первой войны сотрудничал с федеральной властью. Идейный. Хотя свой интерес тоже имел: ему наши и денег подкидывали, и жратвы в самые тяжелые годы. Он же человек уважаемый: мотался по всяким сходнякам этих полублатных-полунищих… ну, вахабов и всяких там остальных бородатых мудаков. Потом всю информацию передавал нашим. Да он и просто человек интересный, неординарный. Мы его женить хотели. Он же холостой, ему по статусу не положено иметь семью. Мы ему говорим, Ибрагим, понятиям каюк. Женись! И женили… Нашли ему бабу. На следующий день приехали, а он жену наголо побрил и пинками гонит со двора. Мы решили Ибрагима больше не женить. Тогда подарили ему холодильник. Так что ты думаешь? Через неделю холодильник украли. Да не ржите, черт бы вас! Ей-богу. Пока он ездил куда-то, в дом забрались воры и сперли холодильник. А у него ничего больше и не было ценного в доме. Да вы сейчас все сами и увидите. Сестра его, тетка Малика. Если она к нему приехала, жижиг галнаш поедим.

— Слушай, — спросил Макогонов, — а они что всех девочек в роду Маликами называют?

— Почему?

— Да я и хотел узнать.

— Не могу сказать. Вот у Ибрагима и спросишь.

В машине остался ждать Усков. Штейн с Макогоновым вошли в дом. Как и предполагал Штейн, у Ибрагима гостила сестра.

— Малика, — властно позвал хозяин. — Накрывай на стол. Водку достань. — Стал гостям рассказывать: — Нашел я тех, кто в дом мой залезли. Молодого пожалел, ему восемнадцать. Щенок. Второго хотел простить, но он наглец был совсем. Мне он не понравился. Он когда пришел извинятся, борзо очень повел себя, а вместо холодильника предлагал тысячу рублей. Он посмеяться надо мной хотел. Думал, что я старик никуда не годный. Я его проводил во двор и стукнул ломиком. Прикопал у забора. Садитесь за стол. Гость — посланник Аллаха и федеральной власти. Малика теперь такой жижиг галнаш сделает. — Ибрагим обратился к Макогонову: — Рад тебя видеть, начальник. Тесен мир.

— Тесен, — ответил Макогонов.

— Один живу. Привык. Сестра приедет из села, постирает, еды наготовит. Новый холодильник купил: у того мерзавца в карманах деньги были. Крыса. Ну, за встречу. Пусть удача сопутствует вам.

Выпили. Налили по второй. Снова выпили. Закусили зеленью и мягким деревенским хлебом. Разговор закрутился о том, о сем. Василий по окнам водит глазом, хмурится. Штейн наливает со счета сбились по какой. Первую бутылку приговорили. Ибрагим вторую вынул откуда-то. «Ловок», — подумал Макогонов. Тут и мясо с галушками подошло. Малика выставила дымящееся кушанье на стол.

— Начальник. — Ибрагим почему-то еще с Северного стал называть так Макогонова. — Слушай, начальник, ты правильно ешь жижиг галнаш: мясо макаешь в чесночный соус, галушки с бульоном. Хорошее мясо приготовила сестра, жирное. Нравится мясо по-чеченски? Ты хороший человек, но жестокий. Жестокость тебе в руку, но ты разум не теряешь, поэтому все еще жив. Гранату положи на стол. Мешает.

Макогонов выложил гранату на стол.

— Ты, Ибрагим, человек с премудростями. А чего, скажи, твоя племянница второй день не выходит на работу?

Ибрагим словно ждал этого вопроса.

— Ты за Маликой пришел? Не трогай ее, она не при чем.

— Я тебе не верю.

— Ты мой гость. Ты в законе.

— Прости его, Ибрагим, — вступился Штейн. — У него такая должность — не верить. На самом деле, а где Малика-младшая, чего она прячется?

— Угадал. Прячется в селе. Спросишь, «почему»? Вас боится.

Макогонов обжегся бульоном.

— Чего это?

— Знаешь, начальник, что. Только не ее то вина. Я вам скажу, кто этот человек. Мне совесть не позволяет молчать, стыд. Я перед его отцом вечный должник. Но теперь не стану скрывать от вас. Если бы он один, я бы смолчал, все ж родственник, законы у нас заботиться о родственниках — заботиться и в радость, и в дурную пору. Но он и Малику потянул за собой.

Ибрагим произнес вслед фразу по-чеченски.

— Перед отцом его прошу прощения. Перед отцом его, моим братом. Прости, брат, прости! Зовут его Жевлади, ему двадцать пять лет. Он служит у вас. В лагере Хаттаба в Сержень Юрте был лучшим подрывником. Он полукровка. Мать у него была русская.

— Почему была, умерла? — спросил Штейн.