Дневник полковника Макогонова

В это момент постучали в дверь. Заглянул Тимоха.

— Разрешите? Мельник пришел. Вводить?

— Кто?

— Кто?!

— Мельник, — растерянно повторил Тимоха.

— Ох, доиграемся мы, — протянул сквозь зубы Штурман.

Вошел Мельник.

— Ну что, пьянь, — зарычал Макогонов. — Чего ходишь? Смотреть противно — синяк под глазом, рожа пропитая. Ведь сказано тебе — вон!

Макогонов так рявкнул, что и Тимоха и солдаты со взвода, случайно оказавшиеся за Тимохиной спиной, шарахнулись.

Тимоха хлопнул дверью.

Мельник не пошевелился на крик, замер посреди комнаты.

— Присаживайся, — сухо предложил Макогонов. — Есть будешь?

* * *

Когда ушел Мельник, Макогонов со Штурманом некоторое время сидели молча. Потом сразу как-то появился Валера Тополев.

— Этого дурика, сынка председателева, я отпустил. Хипешь поднялся бы. Глава района стал звонить коменданту. Короче, баранов у председателя забирал человек в милицейской форме, такой здоровяк. Имени, конечно, никто не помнит, но есть одна зацепка. Он не один приходил за баранами. С ним были еще двое в ментовской форме. Прозвище у него необычное — Конг.

Макогонов со Штурманом переглянулись.

— Знакомый? — спросил Валера.

— Возможно, — ответил Штурман.

— Валер, ты не обижайся, — начал Макогонов. — Ты пойми, мы сами пока плаваем по верхам.

— Мельника встретил, — сказал Валера, будто и не обиделся недоверию. — Чего это он ходит? Вроде ж уволил ты его?

— Просится обратно. Вместе с собой хорошего человека рекомендует в разведку. Еще говорит, что пить больше не станет. Хочется верить.

— Возьмешь?

— Не знаю. — Макогонов как-то резко перескочил с темы. — Завтра колонна идет на Ханкалу. Кто старшим?

— Зампотыл Василич как всегда. За барахлом идут и ГСМом. Спальники там, теплое белье.

Штурман поежился.

— Во сколько обратно? — продолжал Макогонов.

— Часов до трех должны вернуться.

— Ты поедешь?

— Да не хотелось бы.

— Валера, съезди. Надо.

Валера удивленно посмотрел на Макогонова. Макогонов ему вкратце обрисовал ситуацию.

— Короче, нужно сделать так, чтобы колонна обратно по любому шла через Трех Дураков. Если на Ханкалу пойдете через Дом пионеров, то обратно будет, как раз логично через Победу — типа меняете маршрут, бережетесь от подрыва. Съезди, Валера, прошу как друга.

— Ну, хорошо, — согласился Тополев. — Да, еще вот. Надо Василича потрясти. Они с ротным Дубинским дела мутят. По ГСМу и так далее. Не в деньгах дело — за державу обидно.

Макогонов потянулся, зевнул.

— Потрясем.

— Договорились. Я буду во второй машине. Ты уж не перепутай, Николаич.

— Да о чем ты, брат. Только вторая пусть идет «Бронтозавр» — бронированный «Урал». По тебе и отработаем. По дружбе. Сам понимаешь, по Василичу гасить — он обосрется, потом ордена начнет себе вешать. Ты же, брат, все сделаешь интеллигентно. Водилой Лодочника возьми. От сердца отрываю. Он, сволочь, везучий.

Тополев тяжело вздохнул и покачал головой. Перед уходом, задержался.

— Да, Николаич, и имей в виду, под тебя ротный копает.

— Знаю.

Тополев ушел. Макогонов выглянул из кабинета.

— Дневальный, скажи Тимохе, чтобы послал за Норгеймером.

Дневальный нырнул в палатку.

— На Трех Дураках смоленские в блоке? — спросил молчавший все время Штурман.

— Они самые, — ответил Макогонов.

Ночь прошла тихо. Стреляли где-то за Старым рынком у четырнадцатого блокпоста. Взрывалось пару раз. Несильно — гранаты из подствольника. Броня разведчиков выезжала сразу за нулями. Недолго пропадали — с час всего. Вернулись, и было тихо до утра. Норгеймер заглянул в дежурку, стрельнул у майора Хроленко закурить.

— Не спится вам, е… мать, — бранился сонный Хруль.

Жизнь на нейтральной полосе, как выражался в таких случаях Тимоха, доставляла Мельнику множество тревог. Еще некстати разболелся живот: с кишечными коликами корчился Мельник, вспоминал Савву-солнцепоклонника и сетовал на неустроенность быта. Его возили к бородачам. Бородачи вынули откуда-то отрезанную голову и, поставив ее на стол перед Мельником, стали его расспрашивать, боится ли он смерти, и знает ли, куда попал. Еще ножом бахвалились перед носом ему. Мельник терпел, терпел и попросил: что все, конечно, он осознает, — что люди тут собрались серьезные и его проверяют по всем правилам, — но можно ему по большой нужде отойти? Бородачи засмеялись — страшно? Нет, сказал Вова, просто поел жирной баранины, а с жирного его несет желтым — с просвистом вылетает. Мучаюсь, сказал Вова, от поноса страшно. Бородачи задумались, стали Вове советовать, как избавиться от поноса по их вахабитским обычаям. Вова все внимательно выслушал и сказал, что теперь он несказанно им всем благодарен, потому что спасли они его от поноса. И к тому же стал он задумываться над их вахабитскими обычаями — не тереть зад мятой бумажкой, а мыть жопу ключевой водой.

Еще размышлял Вова о вреде пьянства.