Дневник последнего старца Оптиной пустыни

Мы сейчас же стали собирать посылку, чтобы отослать Батюшке. Главная моя обязанность была такая: мне приносили, и я относила на почту, до почты мне доносили, а я уже отправляла от своего имени.

Наступили печальные дни. Из Калуги нас известили, что Батюшку с о. о. Кириллом и Агапитом отправили в ссылку. Неизвестно было — куда именно. В одну из этих ночей видела во сне Батюшку среди людей, похожих на эскимосов, вообще людей Крайнего Севера, и самого в такой же шапке...

Часть 13. Письма Из письма к некоему лицу

Недавно получил я известие о смерти Оптинского духовника иеромонаха Никона.

Я с ним познакомился по пути в Соловки. В Бутырской тюрьме соединили нас в одну партию. Он был летами, пожалуй, моложе меня и на вид сохранившимся человеком. С ним тогда был другой монах, тоже Оптинской пустыни, как я потом узнал, некто Михаил Таубе. Сравнительно молодой человек, интеллигент, как я потом узнал, с высшим светским образованием.

Они оба были, как я узнал потом, очень хорошего монашеского настроения — это были люди, так сказать, оптинской духовной культуры. И я был очень рад такой встрече на том тяжелом пути. Они — оба эти инока православные — были первые духовные лица, которых я увидел в своей партии арестантов, направляемых в Соловки. С Бутырской тюрьмы мы были вместе всю дорогу до Кеми. И в Кемпункте я был, пожалуй, месяца два вместе с ними, даже в одном бараке.

И вот теперь, когда дошла до меня весть о кончине о. Никона, живо вспомнилось мне все... И жизнь наша тогдашняя и светлая жизнь почившего. И теперь мне хочется поделиться с Вами как своими этими впечатлениями, так и теми сведениями, которые я получил о последних днях жизни почившего о. Никона.

О. Никон, о. Михаил... как сейчас их вижу. О. Михаил был на вид высокий, худой, молодой интеллигентный человек, брюнет, в монашеском одеянии, о. Никон немного постарше, на вид здоровый человек, нехудощавый, волосы и борода русые, роста среднего, лицо открытое, приятное. Он тоже был в монашеском одеянии. Всегда разумные, выдержанные, всегда светлые духом, они были истинные иноки православные, и мне так отрадно было их видеть и слышать...

Мы вместе были, как я уже упоминал, начиная с Бутырок и дальше. Арестантские вагоны-клетки, Ленинградская тюрьма, опять на сотни верст пути вагон-клетка, и, наконец, Кемь,— "Кемьперпункт". Бараки, теснота, клопы, ругань, работы и все, все, что вместилось в нашу жизнь тех дней, все мы пережили вместе, пока не расстались.

А расстались так: сначала вызвали о. Михаила и направили в собранной партии в одну из "командировок" куда-то в лес, на побережье Белого моря. Потом через месяц или через два вызвали меня к отправке на Соловецкий остров.

Когда я уходил в своей партии арестантов на пароход, о. Никон оставался в Кемьперпункте по-прежнему сторожем. Так и остался он у меня в памяти сторожем около каких-то сараев и каких-то бочек. Всегда с книжкой в руке, всегда спокойный, тихий, молчаливый, уравновешенный... Оттуда, где он дежурил, видно было море. Это море мне хорошо запомнилось. Особенно любил я его в безлюдные белые ночи, когда только "гаги" кричали вдали на море, уже почти свободном ото льда, да нежный свет белых ночей что-то говорил душе... Вероятно, и о. Никон все это видел, переживал, и заметил, и унес потом в своей светлой душе...

Мне так и не пришлось с ним поговорить так, как того хотела душа моя. И только отчасти мы обменивались своими мыслями по тому или иному вопросу. И его рассудительность, уравновешенность и какая-то особая духовная культура — Оптинская, вероятно,— сказывались и в жизни его, и в поведении его, и в словах его, и в его молчании. Я его ценил, как и его друга о. Михаила (в монашестве о. Агапита). Рад был, что увидел их. И теперь благодарю Бога за эту жизненную встречу...

Отрывок из другого письма

Ваш отзыв о почившем о. Никоне я прочел с удовольствием. В отзыве выражена истина. Не думал я, что не увижу уже о. Никона. Последний раз мы с ним виделись 30–31 декабря 1927 г. в Калужской тюрьме, 6 января я вышел из тюремной больницы и уехал на свой счет в Туркестан, а о. Никон 27 января 1928 г. — с этапом в известное вам место.

Я болею туберкулезом легких лет 10 и думал, что умру прежде о. Никона, но Господь судил иное — о. Никон ушел в вечность, а я еще дышу и двигаюсь, хотя и с трудом — слабость и одышка ужасная. Об о. Никоне я особенно жалею. Мне хотелось его видеть, и о многом говорить, но теперь все кончено.

Сошлись мы с ним в 1907 году в скиту Оптиной пустыни, где мы жили в числе братии, оба учились иноческой жизни у старца Божия о. Варсонофия, оба помогали старцу в его обширной переписке с духовными детьми, а затем, когда о. Никон был назначен монастырским письмоводителем, я вместе с другими сотрудничал ему.