Дневник призрака

И тут только Зина заметила, что он тоже весь покрыт сажей. А еще у него обгорели волосы, вся одежда была порвана и покрыта густым слоем черного пепла… Зине было даже страшно представить, как выглядит она сама.

Шли они действительно недолго, вскоре вышли на Болгарскую. Матвеев, держа Зину, как куклу, завел ее в какой-то двор, затем — в подъезд… Они поднялись на второй этаж и оказались в чистенькой, уютной квартире.

— Ну вот, здесь я живу, — сказал, наконец расслабившись, Матвеев.

— Не в коммуне? — искренне удивилась Зина.

— Нет, — покачал головой он. — Я же говорил, что мой отец был чекистом. Ему выделили отдельную однокомнатную квартиру с ванной. В общем, это квартира родителей. Здесь я жил и бабушка с дедушкой. Теперь я один.

Комната с эркером была большой и светлой. В ней было мало мебели и много книг. Большую часть пространства занимала широкая двуспальная кровать.

— Осталась от родителей, — пояснил Матвеев, поймав взгляд Крестовской.

Он достал из шкафа мужской халат и полотенце:

— Идем, — сказал, улыбаясь. — Ты сможешь привести себя в порядок.

Увидев роскошную мраморную ванну, Зина не поверила своим глазам. Матвеев включил горячую воду.

Это было небывалым наслаждением — окунуться в огромную ванну с горячей водой! В ее коммуналке ванна представлена была только подставкой для душа, и не работала уже давно. Ну а душ всегда был со слабым напором, а горячей воды вообще не подавали. Как и все обитатели коммуны, Зина грела воду для мытья в тазике. И вот теперь — такая роскошь… Она просто потеряла счет времени — закрыла глаза и словно растворилась в горячей воде, испытав неземное наслаждение от этой редкой роскоши — увы, недоступной простым смертным.

— С тобой все в порядке? — Крестовская пришла в себя, только когда Матвеев постучал в дверь. Вспомнив, что и ему нужно отмыть гарь, она быстро вышла из ванной, утопив себе в огромном халате.

Ожидая, пока Матвеев отмывается, Зина прилегла на кровать и закрыла глаза. Было так спокойно и хорошо лежать, прислушиваясь к мелодичному тиканью часов на стене. И быть живой. Умеющей чувствовать. Она закрыла глаза…

…Это было так странно — горячие мужские руки на ее теле… В первый момент Зине показалось, что она все еще спит и видит сладкий сон. Эти руки ласкали ее, даря волны горячего наслаждения, пробегающего по телу, напоминающего бурные морские волны на залитом солнечным светом берегу…

Что она делала, почему, зачем? Отдавшись этому чувственному порыву и больше не думая ни о чем, Зина изо всех сил обняла прильнувшее к ней молодое, горячее тело. Раскаленным поцелуем впилась в податливые губы.

Ей было плевать на все. Никаких преград между ними больше не было. И не думая ни о чем, Зина вздымалась к небу на пылающем грозовом облаке, рискуя рухнуть вниз тогда, когда будет пройден именно тот самый грозовой перевал…

— Я люблю тебя, — прошептал Матвеев, прижимаясь к теплой вздымающейся впадинке на ее груди. — Прости… Люблю… Я просто не смог удержаться… Прости… Люблю…

Он что-то еще шептал, а Зине хотелось оттолкнуть его и сказать, что это неправда. Нет, на самом деле никакой любви нет! Есть только животная похоть, вот так толкающая людей в объятия друг к другу… Но… промолчала, не смогла сказать… А просто прижалась изо всех сил к этому горячему телу, смахнув одинокую слезинку, медленно сползающую из уголка ее глаза…

Глава 11

— Сколько тебе ложек сахара? Может, меда? — Кирилл суетился возле плиты на крошечной кухне. А Зина просто сидела за столом, кутаясь в его халат, закинув ногу на ногу и с тоской глядя в окно, где первые солнечные лучи еще не упали на замызганный подоконник. И думая о том, что все-таки не так в этом утре.

Матвеев был так напряжен, словно ему в спину вставили штырь. Он без конца двигался, суетился, готовя яичницу и накрывая на стол. И это означало, что наступил совершенно другой день. Ночь ушла в прошлое. И каким бы ни был этот новый день, эта ночь уже не повторится.

А Зина с тоской думала о том, что время — это вода, она похожа на текущий сквозь пальцы песок. И исчезает навсегда как раз в те самые мгновения, когда в этом нуждаешься больше всего.

Она осталась в квартире с Матвеевым до утра. Всю ночь они любили друг друга на старой огромной кровати в этой странной комнате, где было так мало мебели. Эта ночь словно была отрезана от всей ее жизни, словно все, что происходило раньше и что происходит сейчас, — не с ней. Отделив сознание от реальности, Зина, забыв обо всем, падала в эту сладкую пропасть, прекрасно зная, что завтра будет совершенно другой день. И там будет другая она…

А вот Матвеев нервничал, и это было заметно. Об этом свидетельствовала его спина, когда он стоял, так и не повернувшись к Зине. И Зина прекрасно понимала почему.

Положив яичницу на тарелку, Кирилл наконец обернулся к ней. Поставил рядом на тарелке бутерброды с докторской колбасой.

— Неплохо живешь по советским меркам… — усмехнулась Зина, взглянув на колбасу. — И кофе натуральный пьешь… Роскошествуешь…

— Что ты, никакой роскоши нет, — Матвеев заметно смутился, — это спецпаек.