Чаще всего
Мне они были любопытны, но взрослая не позволяла им подходить близко к людям. Значит ли это, что прикосновения смертных могут навредить их молодняку? Все же дети сильно отличаются. Во-первых, они гораздо меньше и толще, во-вторых их темные балахоны открывают большую часть лица, а от капюшонов исходят туманные щупальца, присасывающиеся к поверхностям. Но главное отличие в другом – только у детей есть глаза, ярко-алые, ромбовидные и чуть светящиеся. Взрослые их лишены, как и собственно лиц. Или же вполне возможен тот факт, что они просто их не показывают. Прячут.
На этом мои познания и заканчиваются. Большего собрать о своем потустороннем соседе я не смог. Не разговорчив оказался. Смеюсь.
Огляделся. Странно, сегодня здесь никого нет. А вот мусора предостаточно. Уверен, что и в астрале они наследили. Однако я не могу контролировать свои видения.
И вообще он мог бы и подсказать!
Я раздосадовано пнул пустую бутылку. Грязно. Не люблю таких людей.
Но проблема не только в людях. В самых темных углах рождаются те, кто гораздо опаснее. Одни хотят свежей плоти, другие пожрать душу, а третьи жаждут занять место живого, чтобы почувствовать себя настоящими.
Однако это не всегда предвещает опасность. Ну, я так полагаю. Все же не все существа причиняют вред. Например, те же
Вот и сейчас я чувствую на себе взгляды, но не ощущаю агрессии.
Ускорил шаг, выскочив из подворотни. Осталось пересечь открытую площадку, и я практически дома.
Фонари стали нервно перемигиваться и трещать, словно кто-то стучит по лампам или наоборот пытается выбраться наружу. Можно было бы понять, что это, если бы я замер и прислушался. Но я не стал этого делать. Это было интересно, но не выгодно и возможно опасно.
Обернулся же я только перед тем, как нырнуть в подъезд. Кто-то стоял в желтом свете, опустив голову. Миг и незнакомец исчез.
Не моя ли это верная тень? Тот человек со станции.
Я усмехнулся. Все принимает довольно интересный оборот, когда сны переходят в реальность.
Фонарь мигнул и взорвался, заставив заскочить меня внутрь.
Глава 3. Ларс
Квартира встретила меня тишиной. Котя, хоть и крутилась под ногами, старалась не нарушать покоя, царившего в этих стенах, оклеенных дешевыми обоями. Беззвучно открывала пасть и обтиралась. Она всегда прислушивалась к состоянию окружающих и подстраивалась под обстановку. Так, когда родители бывали дома, она вовсе не выходила из моей комнаты – видимо ощущала некую неприязнь по отношению к себе. Все же мать не любила животных, а отец… Понятия не имею, что он любит. Вроде до моего рождения у него был любимый пес. По крайне мере на снимках рядом с ним можно увидеть гордую овчарку.
Но, как я понимаю, сегодня никто опять не пришел. Котя здесь, и к тому же, если бы они были дома, я слышал бы разговоры матери по телефону и ее громкий, чуть надрывный смех. Она всегда разговаривает со своими подругами так, словно играет некую роль, стараясь быть той, кем никогда не была – добродушной хохотушкой и душой компании. Хотя, если подумать, со всеми за исключением семьи она надевает маски, которые люди хотят видеть. Это тоже своего рода развлечение или даже искусство – угадать образ, который расположит к себе человека и заставит его раскрыть все свои тайны.
Еще бы по квартире разносились приглушенные возмущения отца и шелест его важных бумаг. Про Леску и говорить нечего – она вечный источник шума. Но если я точно помню, то она укатила на недельку со своими подружками на какую-то дачу. Нагуляется, вернется, потом опять пойдет искать приключения. Правда, я совершенно не помню, когда именно она ушла. Кажется, в понедельник. Или во вторник? Черт. Совсем теряю с ней связь. А в детстве я ей вполне нравился. Впрочем, моя вина.