Осознаю и праведность родительского гнева. Но… В детстве мир кажется иным. К тому же мои видения, которые я не отличал от обычного мира. Так выйдешь на балкон вместе с отцом и стоишь завороженный, а он не понимает, куда ты смотришь. Ну, двор, небо, звезды. Что такого в них? А я видел огромных китов, плещущихся среди звезд, гигантского монстра, шагающего за домами и оглашающего окрестности пронзительным криком. Видел, как на березе чистит блестящие перья ворона с человеческим лицом, и как за спиной какого-то прохожего раскрываются рваные крылья.
Это был мой мир. Сумасшедший и прекрасный, в своем ужасающем воплощени.
Усмехнулся и расслабился, расфокусировав зрение. Да, я чувствую, они уже здесь.
Сколько их сегодня?
– Надо же… Ты одна? Удивительно, – шепчу, едва шевеля губами. Я знаю, что она и так меня понимает. Ей не нужны слова, голоса для людей.
Тень замерла за занавеской. Привычная, молчаливая и безликая. Но все же где маленькая? В последний раз она приходила с ребенком. Неужели уже выросла?
Приподнялся и протянул к ней руку. Тень покачала головой и отстранилась. Почти ушла в стену.
Нельзя. Прикасаться может только она.
– Есть опасность? – приподнялся на локтях. Принюхался.
Тут же вспомнился того мужчина, что застыл в свете фонаря. Почему-то он казался знакомым. Кем-то, кто пришел по мою душу.
Тетя Агата назвала бы это ощущение паранойей. У нее вообще для всего был диагноз, такой уж она человек.
Тень вновь отрицательно помотала головой. Значит, мне ничего не угрожает.
– Спасибо, – вновь лег.
Вытащил из-под себя тонкое одеяло и накрылся. Мой сон будет оберегать тень. Она не даст никому поселиться под моей кроватью.
Последнее, что я почувствовал прежде, чем окончательно раствориться в сновидении, теплое прикосновение тени к моему лицу. Ласковое, как в детстве.
***
Я стоял на краю платформы и ожидал. Странно. Что я здесь делаю? Это не привычная для меня ветка. Что это вообще за станция? Не припомню ее, несмотря на то, что хотя бы раз был на каждой.
В голове засела тупая игла боли, и я был не в силах сопротивляться ей. Она подчиняла себе и стирала границы. Потому я просто ждал. Кого или чего?
Не знаю.
– Нужно сесть в вагон, – зачем-то сказал я вслух и замер. Встрепенулся и начал шарить по карманам. Плеер. Где мой плеер?
Черт. Забыл.
Вроде бы я оставил его на столе и должен был взять. Он же лежал на… да, на самом видном месте. Но, как говорится, если хочешь спрятать, то прячь перед глазами ищущего. Так никогда не найдут. В итоге я подставил сам себя. Так мне и надо. Нужно было собираться заранее, а не пытаться сделать все перед самым выходом.
Вздохнул и огляделся.
Много людей. Каждый, словно маленький мирок, вращающийся вокруг своей оси. Некоторые собирались в кучки и подчинялись более сильному, начиная крутиться вокруг другого, исполняя его прихоти и предугадывая слова. Тогда они становились системой со своей иерархией. В каждой компании она есть. Кто-то занимает роль солнца, а кто-то Плутона. Хотя правильнее будет сравнить с ульем. Человеческий улей. Не более, но и не менее.
Кто-то на вершине, а кто-то в самом низу. Но ничто не вечно. Тот, кто сегодня окружен любовью и восхищением может оказаться… Ну, как тот старик.
Мой взгляд уперся в иссохшего мужчину, замотанного в лохмотья. Он был взлохмачен и очень грязен. Тощие руки взывали к недоступным небесам, а бешенный взгляд метался от одного человека к другому. Периодически он заходился лающим кашлем и дрожал всем телом, подтягивая к груди разбитые колени и обхватывая босые ноги, обмотанные окровавленными бинтами.
Он что-то лопотал и вроде пытался петь, но никто не обращал на него внимания. Каждый проходил мимо, словно его не существовало. Шарахались от его протянутой руки, точно налетали на неожиданное препятствием.
Они просто исключили его из своего общества, опустили до уровня мухи, которую вполне можно игнорировать, пока она не крутится совсем близко.
Но кто сказал, что он всегда был внизу?
Наши взгляды встретились, и меня прошиб пот. Это были не глаза безумца. О нет. Их я повидал достаточно, когда гостил у тети Агаты. Она работала в психушке. Следила за больными и показывала их мне, приговаривая, что я стану таким же, если не прекращу говорить глупости и придумывать чудовищ. Я смотрел на этих несчастных больных и боялся больше, чем монстров под кроватью. Те были мне понятнее. Но эти глаза! Они были иными. Нечеловеческими и очень умными.
Я почувствовал привкус крови на языке и сглотнул. Запахло сиренью и медом. Неправильно. До чего же все неправильно.
Здесь не должно этого быть.
Но почему?