Дневник призывателя

– Все будет хорошо, – зачем-то сказал я прежде, чем уйти на кухню, где соорудил нехитрый ужин, состоящий из бутербродов для себя и консервов для коти.

Честно, не люблю есть в одиночестве. Это как смеяться одному – можно, но не так весело.

Сгрудил все кусочки хлеба на тарелку и ушел в комнату, где распахнул окно и взобрался на подоконник, пристроив тарелку на колени. За окном расстилался тихий ночной двор с парочкой тусклых перемигивающихся фонарей, возвышалась одинокая береза и серые панельки с темными окнами. Лишь в паре из них мерцал свет, обозначая полуночников, занятых лишь им ведомым делом. Где-то наверняка горел телевизор, играло радио или шуршали перелистываемые страницы конспектов и книг. Обычная и привычная ночь. И мне в такие моменты казалось, что только я занят тем, что подглядываю за чужой жизнью, смотрю в их окна-души, пусть и не вижу ничего, кроме темных провалов или света от лампочек. Просто представляю.

Опустил взгляд ниже, к детской площадке, где днем носятся дети, а на лавочках сидят старики. Там установлены несколько облюбованных картежниками столов, шведские стенки и простенькие качели с деревянными сидушками. За кустами шиповника детвора уже успела выстроить шалаш, ощетинившийся ветками, а в песочнице построить целый замок, увенчанный синим ведерком.

Раздался громкий сигнал сирены, я вздрогнул и заозирался. Источник звука так и не нашел, только на миг показалось, что за домами промелькнул огромный тощий силуэт. Заметил нечто иное. Прищурился, пытаясь разглядеть человеческую фигурку, пересекшую двор и перепрыгнувшую через невысокий заборчик, огораживающий площадку. Нет, не видно, кто это – мешает капюшон, натянутый чуть ли не на нос. Да и далековато все же от меня. Человек толкнул ногой синее ведерко, так что оно свалилось с замка, как рухнувшая башня. Подошел к столам, провел по ним рукой и в итоге уселся на качели, запрокинув голову, так чтобы видеть небо.

Невольно тоже посмотрел вверх. Чистое звездное небо, такое глубокое, что кажется бездонным озером с чернильно-черной водой, на поверхность которого кто-то шутки ради высыпал пригоршню серебряных блесток. Улыбнулся.

Когда же отвел взгляд от звезд, то человека уже не было, точно он испарился. Лишь лежащее на боку ведерко, да пошатывающиеся качели напоминали о его приходе.

Поднялся ветер, подхватил с земли целлофановый пакет, зашуршал в листве, напомнил мне о Тоше веревкой, которая чуть ли не ткнулась мне в лицо.

Так-так. И что тут у нас? Я вскинул бровь.

Мы с Антошей давно придумали систему, позволяющую нам общаться записками и предметами. Состояла она из толстой бельевой веревки, пластиковой коробки и колесиков, приделанных отцом моего друга. Таким образам я мог что-то написать, положить в коробку, и опустить это вниз, а Тоша наоборот поднять – так каждый получит информацию или вещь. Довольно удобно, пусть и не совсем наша тайна – все же о ней знаем не только мы, но и отец Тоши с моим дедом. Впрочем, система все равно радует. Тем более что взрослые не вмешиваются в наши дела. Старик понимает, ну или подыгрывает, а Антошин отец считает все обычной юношеской забавой. Пусть так, нам же лучше – не приходится объяснять то, что происходит на самом деле. Тем более мы бы не смогли. Показать? И что? Испортить им привычную жизнь? Разрушить мир, к которому они привыкли. Дед знает, но Тошины родители… Они обычные люди, не подозревающие о том, какие чудовища обитают бок о бок с людьми.

Нормальные люди не замечают плесени и мха, оставленных человеческими эмоциями, не видят призраков, не тревожатся ходить по ночам, потому что для них самое страшное, что можно встретить ночью – это пьяная компания, а не плотоядная тварь.

Хмыкнул, поднял к себе коробку, достал записку, дернув за веревку один раз, мол я тут. Снизу тут же дернули в ответ. Ага, значит, Тоша ждал меня. Даже как-то неловко, что я не сразу же подал сигнал.

Положил в коробку салфетку, а на нее бутерброд, закрыл крышку. Опустил. Вот мое извинение, пусть теперь ест вместе со мной.

Развернул записку. Я ждал чего-то хорошего или интересного? Зря.

«Придешь – дерни!», – гласил этот клочок клетчатый бумаги. Ну, еще с него скалились две страшные рожицы, куда же без них. Рисовать Тоша любил, но совершенно не умел, хотя и старался. Вроде даже в детстве ходил в школу искусств, но только зря изводил краски, заляпывая себя и окружающих.

Коробка вернулась. Тоша дернул за веревку два раза, намекая на срочность своего послания. Он решил меня порадовать еще какими-нибудь каракулями?

Нет.