Дневник провинциальной дамы

Обвешиваюсь кучей сверточков (включая особо ненадежного вида пакет жареного картофеля, о котором так молили Робин и Вики) и становлюсь похожей на облезлую рождественскую елку. Зажимаю библиотечные книги подмышкой (они все время норовят выпасть, и приходится поправлять их сзади неграциозным и почти акробатическим движением) и выхожу на улицу. Там машинально гляжусь в попавшееся на пути зеркало: шляпка сползла чуть ли не до носа (но, может, оно и к лучшему?), а голубой жакет с меховым воротником, неплохо смотревшийся на мне, когда я выходила утром, теперь выглядит как из лавки старьевщика. Утешаюсь фантазиями, в которых становлюсь совершенно неотразимой после визита к парикмахеру, тщательного облачения в вечерний наряд, умеренного использования пудры и, если понадобится, румян.

Мысленно вижу в витрине магазина изящное вечернее платье от парижского кутюрье, как будто сшитое специально для меня, по невероятной цене сорок девять шиллингов шесть пенсов, но меня возвращает к реальности громкое и сердечное приветствие Жены Нашего Викария, которая с огромным риском для жизни бросается мне навстречу через поток автомобилей, чтобы сказать: Надо же, какое совпадение! (Учитывая, что мы виделись вчера и точно увидимся завтра.) Еще она предлагает пойти с ней за белыми пуговицами для наволочек, но для этого придется вернуться в Галантерею, и я отказываюсь, убедительно (надеюсь) изобразив искреннее сожаление.

Далее мной занимается парикмахер, который говорит, что я единственная знакомая ему дама, которая до сих пор носит стрижку боб. После снова иду на автобус, где встречаю мисс С. с почты, которая тоже ездила за покупками. Сходимся на том, что целый день бродить по магазинам очень утомительно (Бедные ноги! – сокрушается мисс С.) и что расписание автобусов неудобное. Однако в этом мире нельзя получить все сразу. Мисс С. признается, что дома первым делом не спеша Выпьет Чашечку Чая и, возможно, Приляжет. Уже не впервые думаю о том, что жизнь старой девы имеет свои преимущества. Не помню, когда мне в последний раз удавалось Прилечь днем, чтобы меня не потревожили раз четырнадцать.

Дома долго распаковываю и раздаю заказы домашним, складываю и убираю бумагу и завязки, одновременно успокаивая Вики, которая жалуется, что Касабьянка заставил ее прошагать много-премного миль и теперь у нее болит запястье. Не пытаясь найти связь между этими утверждениями, предлагаю диван и «Доктора Дулиттла», на что Вики соглашается с видом, который становится все более изможденным всякий раз, как я на нее смотрю.

Вскоре возникает позеленевший от холода Касабьянка. Он направляется прямиком к огню и объявляет, что они с детьми Прекрасно Погуляли и это очень полезно. Поскольку мы с Вики знаем, что это заявление адресовано ей, особого отклика оно не находит, и разговор затухает. Перебираю магазинные чеки, безуспешно пытаюсь понять, куда делись еще десять шиллингов и три пенса, и тут Робин залезает в окно из сада. Я запоздало восклицаю: Ботинки! К сожалению, именно в этот миг в гостиную входит Роберт и интересуется, почему все сидят здесь, а не в классной комнате.

Атмосфера в доме не очень располагает к праздничному веселью, и я плетусь наверх собираться на ужин с Фробишерами, точнее – с Блеймингтонами.

Горячая ванна немного восстанавливает душевные силы, но они снова меня покидают, когда на сорочке ни с того ни с сего рвется бретелька и приходится браться за нитку с иголкой.

Совершенно не нравлюсь себе в Зеленом Платье и в который раз обозреваю хорошо известное содержимое гардероба, будто от этого оно неким чудесным образом пополнится.

Чего, естественно, не происходит, и, повыбирав между Черным Платьем (выцветшим и совершенно старомодным) и Голубым (кандидатом на следующую Благотворительную Распродажу), возвращаюсь к зеркалу все в том же Зеленом и критически себя оглядываю.

(Вопрос: Безотчетная надежда на неожиданное и полное внешнее преображение? Если да, то удивительно, что столь сильная вера так слабо вознаграждается.)

Шкатулка с драгоценностями, к сожалению, значительно полегчала в последнее время (очень надеюсь вернуть хотя бы часть содержимого в следующем месяце, если книга будет неплохо продаваться в Америке). По счастью, бриллиантовый перстень двоюродной бабки по-прежнему с нами, и я надеваю его на безымянный палец – пусть Билл думает, что это подарок Роберта. Мотив этого поступка слишком труден для анализа, так что просто говорю себе, что Роберт обязательно подарил бы мне этот перстень, если бы мог его себе позволить.

Надеваю легкий плащ, поскольку он смотрится лучше, чем ондатровое манто. Роберт спрашивает, в своем ли я уме и разве мне хочется замерзнуть по дороге. Завязывается короткая дискуссия, но я знаю, что Роберт прав, поэтому нахожу компромисс: надеваю манто, а плащ беру с собой, чтобы в холле появиться в приличном виде.