Дневник провинциальной дамы

Извинившись за такое позднее приглашение, у меня спрашивают, не могу ли я прийти сегодня на ужин, где будут еще один-два гостя, интересующиеся Книгами, и кузен – знаменитый литературный критик, с которым мне наверняка захочется познакомиться. Становится не по себе от подозрения, что на мнение литературных критиков может влиять что-то еще, кроме эстетических и академических воззрений, однако пока не могу окончательно понять, что я об этом думаю, так что с радостью принимаю приглашение и спрашиваю, Куда и Во Сколько приходить. Мне называют адрес где-то в фешенебельном районе возле большой площади, время – без четверти девять, если это не слишком поздно. (Вопрос: Если бы я сказала, что слишком, планы бы поменялись?)

От этих праздных мыслей меня отвлекает мойщик окон, про чье существование я благополучно забыла. Он уходит с шумом, но прощается весьма добродушно и явно с благими намерениями предупреждает, что шнуры поистерлись и их надо заменить. Делаю пометку на промокашке, и снова передо мной абсолютно чистый лист бумаги, ждущий, когда на нем напишут шедевр прозы о Свободе в Современном Браке. Решаю, что сейчас не время этим заниматься, и концентрируюсь на более срочных вопросах, касающихся вечернего выхода в свет. Альтернатива недавно купленному платью из серебряной парчи все равно отсутствует, а укладке нет еще и трех дней, так что волосы выглядят наилучшим образом. Плащ сочетается с платьем, и поскольку он останется либо в прихожей, либо в спальне хозяйки, о состоянии подкладки не будет знать никто, кроме меня самой и горничной, которой придется держать свои выводы при себе. Туфли надо прямо сейчас забрать из чистки, но это нетрудно. Более серьезная проблема – плата за такси, абсолютно необходимое в случаях, когда направляешься к большой площади в богатом районе, значительно удаленной от автобусных остановок и станций метро. Обналичивать чек не хочется по той простой причине, что баланс счета находится на нижайшей возможной отметке, а недавняя переписка с Банком не дает оснований полагать, что там благосклонно отнесутся даже к крошечному превышению лимита, а еще совершенно ясно, что после покупок и оплаты квитанций из прачечной у меня осталось ровно пять пенсов.

Прибегаю (уже не впервые) к довольно инфантильной, но от этого не менее успешной стратегии сбора мелочи, рассованной по сумочкам в более зажиточные времена.

На свет извлечены два шестипенсовика, несколько монет в полпенни, один флорин и полкроны, чего с лихвой хватит на вечер и еще останется на завтрак в «Лайонсе».

Испытываю необоснованное воодушевление и даже говорю себе, что, скорее всего, наберу материала для Свободы в Современном Браке сегодня вечером, а пока об этом можно не беспокоиться.

Неожиданно приходит Роуз, и сразу же за ней – Фелисити Фэрмид, но они друг друга недолюбливают, и общению недостает entrain[379]. Ведем периодически затухающий разговор о детях, пантомиме «Чудо» (мы все трое прекрасно помним первую постановку в «Олимпии» в старые добрые времена[380], но сходимся на том, что были тогда слишком юны, дабы оценить ее по достоинству) и Положении Дел в Америке, которое, по всеобщему мнению, гораздо хуже, чем здесь. Роуз искренне об этом сожалеет (потому что хорошо знает Нью-Йорк и ей нравилось там жить), я тоже (потому что недавно познакомилась с выдающимся американским издателем и он мне очень понравился), а Фелисити радуется (поскольку считает, что Сухой Закон абсурден). Довольно интересная, но, возможно, необъективная иллюстрация особенностей женского мышления. Часто задаюсь вопросом, почему я вообще причисляю себя к Феминисткам, но, к сожалению, точного ответа нет. Надо спокойно подумать над этим вопросом, когда позволит время (если позволит).

Роуз и Фелисити отказываются от чая с печеньем (но это к лучшему, поскольку молока, скорее всего, нет) и явно ожидают друг от друга немедленного ухода. Роуз сдается первой, и стоит ей выйти за дверь, как Фелисити спрашивает, что я вообще в ней нашла, но ответа не требует. Обсуждаем наряды, общих друзей и невозможность полностью избавиться от долгов. Фелисити – воплощенная щедрость и наивность – смотрит на меня огромными карими глазами, заявляет, что нет НИЧЕГО важнее Денег, и уходит. Вытряхиваю пепельницы (Фелисити не курит, а мы с Роуз выкурили всего-то «по одной», но пепла почему-то осталось гораздо больше) и заранее проделываю привычные действия: раскладываю кровать, задергиваю занавески, наливаю в чайник воду для ночной грелки. Потом в очередной раз сражаюсь с газовой колонкой, которой по-прежнему до смерти боюсь, и собираюсь на вечеринку. Листок, предназначенный для записи моих взглядов на Свободу в Современном Браке, несколько раз попадается мне на глаза, но все мысли о ней сводятся к тому, на что потратить деньги, которые получу за статью.