Дневник путешествия Ибрахим-бека

— А таможня никакого отношения к властям и не имеет. Начальник берет ее в аренду и назначает чиновников по собственному усмотрению. В нашем государстве много всяких учреждений, которые, как и таможни, отдаются в аренду, — например, областные полицейские управления и прочие. Нередко случается, что тот, кто берет в наем и становится начальником, не знает грамоты. Тогда он нанимает себе для ведения всех дел писца. А сами начальники прекрасно распоряжаются палками да плетками. Они сами себе хозяева в деле наказания народа, а отвечают перед властями только за аренду — и все.

— Баба, да в своем ли ты уме? — возмутился я. — Ужели полиция тоже сдается в аренду?

— Клянусь твоей бесценной душой! — воскликнул он. — Если кто- нибудь в Ардебиле сегодня наберет немногим более сотни туманов как плату за наем, то завтра же он владеет полицейским управлением. Но вот как назначается начальник полиции — чего не знаю, того не знаю.

— Очень хорошо, — сказал я, — откуда же берут они деньги для уплаты аренды?

— С каждой лавки ежемесячно взимается по одному крану под видом сбора на содержание ночной стражи, однако этого, конечно, недостаточно. Основной доход идет с жалобщиков да с купеческих сынков: каждый вечер кого-нибудь клеветнически обвиняют в разврате и пьянстве и взимают с каждого по сорок-пятьдесят туманов под видом штрафа. Полицейское управление располагает для этого колодками и цепями, а иной раз — и орудиями пыток...

Тут Юсиф Аму не мог больше сдерживаться и закричал:

— Аму-джан,[165] довольно! Направьте свой разговор в другую сторону! — и, обращаясь ко мне, прибавил:

— Господин бек, хоть мне и хотелось бы помолчать, но я больше не в силах терпеть! Свет моих очей, ради бога, не веди ты разговоров на такие темы со всяким встречным и поперечным в этих диких местах! Боюсь, не вышла бы тебе какая-нибудь неприятность от этого неотесанного люда. Кто тогда за нас заступится?! Кого звать на помощь?! Поистине, в этой стране достаточно всяких Назим ал-Мулков, Назим ас- Салтане, Назим ад-Дауле,[166] это на их обязанности лежит устройство государственных дел. Какое нам дело до всего этого?! Что пользы от твоих протестов и споров?

— Твоя правда, Юсиф Аму, — вздохнул я, — я и сам это хорошо понимаю, но что делать? Не могу я спокойно смотреть на все эти безобразия. Ты хочешь, чтобы язык мой онемел, а уста замкнулись, что ж, пусть будет так.

После этого разговора мы долго ехали в молчании.

Через шесть часов мы достигли вершины холма «Аллах-Акбар», с которого была хорошо видна Марага. Затем мы спустились вниз, и тут я увидел, что возле самой дороги сидит группа людей, человек пять-шесть. Глаза и рты их были заплывшие и перекошенные, носы и губы провалившиеся — не дай бог никому видеть такое зрелище! Я бросил им кое-какую мелочь, а когда мы тронулись дальше, спросил у возницы:

— Что это за люди и что они здесь делают?

— Их согнали с родных мест, — ответил он, — и поселили здесь, чтобы они не заразили других. — Он указал на подножие холма, где видна была небольшая деревня, и добавил:

— Все жители там — прокаженные, среди них есть и торговые люди, и даже помещики. Те, что бедны, целыми днями сидят здесь по пять-шесть человек, соблюдая между собой очередность, и просят милостыню у путешественников, а ходят они вон через тот перевал.

Когда я услышал эти жестокие слова, сердце мое пронзила жалость к этим страдальцам, и я не мог сдержать слез. Возница спросил:

— Разве в окрестностях Ардебиля ты не видел подобных больных? Я ответил, что не видел.

— Да там ведь очень много таких, — спокойно сказал он.

Все потемнело у меня перед глазами. Это было первое горе, с которым я встретился при въезде в город Марагу.

Вскоре мы достигли городских ворот и увидели крепостную башню.

— В наше время, казалось бы, нет необходимости иметь в городе подобные башни и ворота, — обратился я к вознице.

— Несколько лет тому назад, — ответил он, — этот город был обнесен стеной, но постепенно она разрушилась, и ворота тогда убрали. Но вот случилось так, что курдский шейх Абдуллах по велению своего несовершенного разума поднял знамя мятежа и напал с большим отрядом курдов[167] на селение Миандаб. Множество несчастных жителей этого села, и мужчин, и женщин, стало жертвой их беспощадных мечей. Вот тогда-то вновь отстроили эти ворота и возвели некоторые укрепления.

— А тогда разве город не имел никакой охраны? — спросил я.

— Да вразумит господь твоего отца! — отвечал он. — Разве у этих городов хоть когда-нибудь была охрана? Жители города сами защищались, как могли, от этого страшного натиска. Два месяца оборонялись они от курдов и отстояли город. И только через два месяца прибыл полковник Мухаммад Хусайн-хан и окончательно разделался с этими курдами.

Тем временем мы въехали в город и остановились в караван-сарае, известном под названием «Большой караван-сарай».

Поскольку у нас не было ни постельных принадлежностей, ни других вещей первой необходимости, я обратился к даландару[168] со словами: