Старший сержант Борисов, из другой группы, подает сигнал. Внимание! Из Вишенок движутся немцы. Впереди дозорные, за ними на расстоянии метров ста — велосипедисты. По цепи приказание: «Без команды не стрелять!» Дозорные подходят почти вплотную к нам, прочесывая кусты и опушку леса. Потом машут велосипедистам рукой. Все, мол, в порядке! И двигаются мимо нас по тропинке к высотке. За ними велосипедисты. На меня находит какое-то отупение. Я думаю о том, что покрой пилоток у немцев совсем не такой, как у нас. Вид у них не зловещий, обыкновенный, и от этого все, что сейчас происходит, мне кажется простым, будничным, не верится даже, что это немцы.
Команда «огонь!» приводит меня в чувство. Гранаты в ход. Бьют автоматы. Мы вырастаем как из-под земли и бросаемся вперед. Немцы от неожиданности падают с велосипедов, но все-таки открывают огонь. После короткого боя младший лейтенант Замятин, Кукуев, Борисов и Валя Лаврова, выскочив из засады, хватают двух немцев и тащат их к лесу. Младший лейтенант Ивченко и его ординарец Дубровин, Михаилы Голубев и Круглов тащат двух полицейских в мохнатых, зеленых маскхалатах. Полицейские сопротивляются, но напрасно, руки у докукинцев крепкие. Старший лейтенант Васильев с разведчиками хватают еще двух «языков». В нескольких шагах от себя вижу, как грохнулся на землю огромный фриц. Держа наготове автомат, подбегаю к нему. Взгляд упал на новенькую кобуру и кинжал, отстегиваю кобуру и вдруг вижу: у немца дергаются веки. Живой! Даже не ранен! «Ауфштейн! Хэндэ хох!» Немец встает и поднимает руки.
Немцы открывают огонь из Верхней Дубровы. Рома Перфильев, Мельников, Коля Внуков, Бурунов подбирают велосипеды. Вдруг Рома Перфильев вскрикивает, хватается за ногу и падает. Ребята подхватывают его на плащ-палатку. Перфильев стонет. Губы его синеют, из ноги хлещет кровь. Анна быстро накладывает жгут, перевязывает страшную рану (разрывные пули пулеметной очереди).
Мы ведем трех немцев и двух полицейских. «Бейте гадов!» — стонет смертельно раненный Роман.
«Ну вот что, товарищи, — говорит старший лейтенант Васильев. — Немцев ведите вперед, быстро! А этих подлюг, — указывает он на полицейских, — к дереву!»
Молодой полицейский, зовут его Колька, падает на колени, ползет по земле, хватает ребят за сапоги, целует. «Не расстреливайте, товарищи!» Иван Журавлев толкает его ногой: «Какие мы тебе товарищи, в душу бога мать!» — «Я не знаю, как вас назвать! Граждане! Господа!» — «Не знаешь?» — кричит Иван с отчаянной бранью. «Я вам все скажу, все! — извивается на коленях полицейский. — Я вам скажу, где можно поймать Вавиленка».
Подходим к деревне Грядозубово. Рома притих, он уже не стонет. Глаза затуманились. Вытянулось лицо. Он умирает. Тетя Поля стоит на крыльце. «Кого же это, а?.. Ромушка! Сыночек!..»
В Никулино уходят две группы, мы же остаемся в Грядозубове до особого распоряжения. Притихшие дети Полины Алексеевны на крыльце дома стягивают с меня сапоги. Обнимают, прижимаются. Я не могу ни спать, ни есть. Пахнет немцами, сырой землей, кровью, дустом. Этот запах преследует меня и на ручье. Долго лежу на дне неглубокого ручья, прозрачная вода журчит, переливаясь по телу.
Около дома тети Поли собрался народ. Рассказывают, что полицейские, которых мы привели, всем известные бандиты Колька и Ванька. Особенно хорошо знают они Кольку Терещенкова по прозвищу Палашенок, по его бабке — Палашке.
Мы с Анютой сидим на бревнах в окружении женщин и детей.
— До чего же эти шешки немцы нахальны, — возмущается тетя Поля. — Ходят по деревням, как курортники. Почти нагишом, в одних коротких подштанниках. Постучат в окна, наставят автоматы: «Матка, яйка, млеко, а то пук, пук!» Все подчистую: скот, птицу, тряпки и то тащат. Девок пугают насмерть. Увидят, какая поладнее, гоняются, хватают, лапают. Вот и ушли мы в лес всей деревней от греха подальше.
— Полицейские хуже немцев, — говорит Мария Борисова. — Сколько сел сожгли, сколько людей уничтожили, своих же селян, знакомых, родных даже… А наша Лосевка? А где наши отцы?..
— Полицейские мерзавцы выслуживаются перед немцами! — кричит Мария Поликарпова. — Знаю я их, побывала на допросе. Полицейский зверюга по лицу меня бьет, а немец руку его отводит: — Не трогай, она красивая, — а полицай колотит…