«…Овраг, где сидели мы, глубокий, весь заросший кустарником и травой. На дне оврага внизу журчит ручеек. Сидеть жутковато: вокруг нас на полях работали женщины под охраной немцев и полицейских. Были с ними и дети. Мы боялись, как бы кто из работающих на поле не пошел в кусты по надобности. У всех сосало под ложечкой. Прошло много часов. Хотя продукты были у всех, никто не ел, сильно волновались, аппетит пропал. Ждали, скоро ли уйдут с работы. Скоро ли пройдет день. Голоса то удалялись, то приближались. Время шло. Стало жарко, хотелось пить. Один пополз к ручью напиться, второй, третий… Терещенков просит Горшкова: —Разрешите спуститься вниз напиться. Кольке доверили. Ждем пять минут, нет полицая. Василий Талдыков и старший сержант Власов тоже спустились вниз. Неужели, собака, сбежал? Мы испугались. Но все еще верили, что Терещенков не предаст. Прошло еще пять минут. Нет его! Младший лейтенант Горшков растерялся. Вскочил, глаза вытаращил: «Вот будет мне за это! Что делать? Мы пропали! Нужно уходить!» И мы начали отход…».
Колька Палашенков действительно сбежал. Он собрал полицейских и направил их на группу Горшкова. Завязался бой. На помощь полицаям из Стрынкова прибыл немецкий гарнизон.
А мы продолжаем лежать в засаде. Справа разведчики подают сигнал. Васильев быстро подползает к ним, а оттуда идет в рост, берет автомат, надевает плащ-палатку и спокойно говорит: «Немцы идут». Комаренко и Карп: «Кто?» — Васильев: «Немцы! Готовьтесь к бою!»
Полицейские в гражданской одежде — в пиджаках, рубашках. Немцы в мундирах, бегут со всех сторон, их довольно много. Они не стреляют, они берут в кольцо, наступая на нас: «Лови — лови — лови — лови!» А в ушах у меня: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля!» Автомат на шее, бью длинными очередями. Немцы остановились. «Аня, беги! Аня, беги!» Показалось, немцы замолчали, но в ушах по-прежнему: «Ля-ля-ля-ля-ля». У меня было три гранаты. Две бросила в гущу немцев. Одна остается для себя. У Ани пистолет, но что она может сделать с пистолетом! Одна граната на двоих. Только бы добежать до кустарника. Немцы бьют по ногам. Пули срезают траву, с визгом и щелканьем ударяются об землю. Зеленая сетка с головы срывается — зацепилась за ветку, повисла на березе. Я слышу пронзительный крик: «Бабу-то лови! Бабу лови!»
Слева выбегают разведчики Иван Журавлев и Владимир Чистяков. Они бьют из автоматов и кричат: «Девчата, бегите!» Ребята гранатами накрывают немецких пулеметчиков в тот момент, когда они устанавливают станковый пулемет. У Володи Чистякова совершенно белое лицо, одни глаза горят. Мы отбиваемся от бандитской своры. Мчимся по кустарнику, сквозь заросли, к лощине. Крики полицейских, стрельба все дальше, дальше. Лес!.. Долгожданный лес! Бешено бьется сердце. Во рту пересохло. Срываем ягоды и пригоршнями глотаем их вместе с листьями. Потом падаем около лужи с водой и высасываем ее вместе с грязью.
Появляется Докукин. Слушает доклады командиров. Мы начинаем понимать всю серьезность положения и страшный позор роты. Среди нас многих нет. Докукин уходит с Замятиным на поиски разведчиков, приказывает Комаренко и Васильеву не уходить отсюда до тех пор, пока не найдут своих бойцов. Когда стемнело, по лощине вышли Петр Пушнев, Павел Савченко и Сережа Соловьев. Ребята притаились в кустах, полицейские их не обнаружили.
Кукуев говорит: «Докукин не верил Кольке Палашенкову, не хотел, чтобы полицейский шел с ними. Но сверху приказали. А мы поверили этому предателю. Хочется же верить в человека! И вот расплата. Рота понесла большие потери за свою доверчивость и легкомыслие. Убит Ефим Рудкин. Он тоже верил в «человека», но разве полицейский — человек!
На утро следующего дня мы подобрали под бревнами Мельникова. Тяжело раненный разрывной пулей, теряя сознание, он заполз под бревна. Мельников пришел в себя, когда мы его несли на носилках. Он лежал без кровинки в лице и счастливо улыбался. Он у своих.
Рота вернулась в Никулино, а наш взвод остался в грядозубовском лесу. Мы ожидали большого разговора с Докукиным. Но он, ни слова не говоря, уехал верхом на лошади.