Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152

Забравшись в самоходку, с грустью окидываю взглядом выдраенное до блеска отделение управления (столько мучились с машиной вместе – и теперь надо расставаться), привычно покачиваю рычаги, проверяя их нейтральное положение, и завожу двигатель, чтобы прогреть, хотя он в этом совершенно не нуждается. Вскоре перед смотровым лючком и в открытом башенном люке появились встревоженные лица Жоры и Ефима Егорыча. Ребята надсадно кашляли и вытирали слезящиеся от дыма глаза. Выхлопные газы выкурили всех обитателей из хаты, так как корма самоходки находилась всего в двух метрах от дверей, распахнутых настежь ввиду теплой погоды. Глушу мотор, успокоительно делаю ребятам ручкой и крепко засыпаю на своем сиденье.

Разбудил меня Яранцев. Он возбужденно сообщил, что завтра состоится передача машин в ремонт. Помпотех начищен, отутюжен, выбрит и радостен.

26 апреля

Направляясь утром к ремонтникам, проходим с Николаем мимо какого-то эшелона, загнанного на запасной путь. Много солдат в незнакомой нам форме сидят вдоль кювета и толпятся перед теплушками, переговариваясь на совсем непонятном языке. Никто из них не обращает на нас внимания, и мы медленно продвигаемся сквозь шумную толпу. Вдруг вынырнул откуда-то юркий офицерик, щегольски одетый, сияя множеством начищенных пуговиц и пряжек, и отрывисто скомандовал что-то сердитым голосом. Сидевшие на земле солдаты тотчас вскочили на ноги, слонявшиеся около вагонов торопливо   расступились, и все до одного испуганно вытянулись в немыслимую струнку, вытаращив на нас глаза, а офицер, повернувшись к нам, лихо отдал честь. Смущенные такими почестями, держа правую руку у виска, мы быстро прошли, стесняясь своих не очень чистых гимнастерок, по окаменевшему живому коридору, который образовался вдоль всего эшелона. Всезнающие ремонтники объяснили нам с командиром, что в этом эшелоне следует один из полков недавно сформированной у нас румынской дивизии, которая скоро должна принять участие в боевых действиях против немцев. Так вот оно что! Союзники Гитлера уже начали поворачивать штыки на своего хозяина!

27 апреля

Сдал машину без задержек. Даже часов танковых у меня почему-то не потребовали.

Возвратившись в свою хату, мы с Николаем решили заняться своим туалетом: 1 мая уже на носу. У хозяина нашлась старенькая стрижущая машинка, вполне исправная и даже наточенная. Мы с Николаем по очереди овладевали брадобрейским искусством, кромсая друг на друге отросшие шевелюры. После долгих трудов полубоксы все же получились, и Федору Тихоновичу захотелось тоже подмолодиться: он собственными глазами успел убедиться в нашем незаурядном мастерстве. И прической своей он остался очень доволен: своей марки мы не уронили.

Через час должна была приехать за нашим экипажем автомашина из полка, и мы по окончании парикмахерских упражнений стали прощаться с Федором Тихоновичем. Жены его, заботливой хозяйки, к сожалению, в это время не было дома: она ушла к кому-то из родственников. Узнав о нашем скором отъезде, славный земляк мой огорчился самым искренним образом.

– Ну да ладно, – продолжал он, – дело военное. За вами, говорите, придет машина? За вами! Стало быть, без вас никуда и не уедет. Садитесь-ка пока за стол. Жинки нэма, так мы сейчас и без нее по-русски попрощаемся.

Минут пять спустя мы уже грустно подняли прощальные стаканы. Не успели мы толком закусить, как вдруг в сенях кто-то загремел пустым ведром и в дверь постучали.  

– Кто там? Входи! – распахивая дверь, пригласил хозяин.

На пороге появился длинный румынский солдат с нашивками на погонах, должно быть сержант. Пронырливые глазки его быстро обежали сидящих за столом и вдруг испуганно остановились на новеньких повседневных погонах Николая, нацепленных в честь близкого праздника. Отступив шаг назад, румын вытянулся, чуть не коснувшись головой потолка, вскинул руку к пилотке и громко щелкнул каблуками, потом повернулся ко мне и проделал то же самое и, наконец, на всякий случай, расшаркался перед хозяином. Ну как тут было устоять перед подобной вежливостью?! И решено было угостить нового союзника. Федор Тихонович налил румыну стакан первача и приготовил закуску – ломоть хлеба с толстым пластом сала. Гость, по-прежнему стоя навытяжку, с готовностью принял стакан и залпом осушил его.

Но тут бравая тощая фигура сержанта странно изогнулась, черные брови прыгнули на лоб, глаза выпучились, а рот широко раскрылся, судорожно пытаясь захватить воздух.

– Ну вот! В зобу дыхание сперло, – добродушно проворчал Федор Тихонович, зачерпнул корцом холодной воды из стоящего на дубовой лавке ведра и подал сержанту.

Залив пламя в гортани, тот вдохнул наконец в себя воздух, смахнул выступившие на глазах слезы и, не смея, очевидно, сесть за стол с чужими офицерами, снова защелкал каблуками, на этот раз уже прощаясь. При этом он быстро-быстро что-то говорил, должно быть благодарил. Затем нежданный гость шагнул к выходу, на ходу откусывая от могучего бутерброда, покачнулся, переступая порог, и исчез так же неожиданно, как и появился.