Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

Тот движением плеча поправил сползший ремень карабина и, хмуро покосившись на слегка чумазые, белозубо улыбающиеся лица, побежал вверх по заросшему соснами крутому косогору.

— Либо фриц допек «богов», либо начальство — одно из двух, — определил Митя Салов, проводив внимательным взглядом быстро мелькающую между стволов спину связного. — Даже отбрехнуться человеку некогда.

Только в 17.30 под сильно рассеявшейся, полупрозрачной дымзавесой, сквозь которую было видно, как настырно крутились над районом переправы два «Мессершмитта», мы благополучно переехали реку вброд. На том берегу колонна наша сразу свернула влево и двинулась вдоль реки. Проехав несколько [406] сот метров, мы увидели внутри сильно поредевшей от артогня маленькой рощицы с покалеченными деревьями три совершенно разбитые самоходки. Я узнал ИСУ-122, обогнавшие нас вчера. Должно быть, они первыми перешли речку. Их прижали к берегу, и они отбивались на три стороны. Об этом говорит изрытая их гусеницами земля и положение корпусов машин. Мертвые машины в мертвой роще. Вечная слава и память бившимся здесь танкистам, неизвестным для нас героям!

Осталось позади страшное и печальное место. Впереди — широкое поле, покрытый сочной травою луг с темнеющими там и сям глубокими снарядными воронками. Петляя среди конических ям, Нил ведет машину. Сверху мне хорошо видна их глубина. Не иначе как из 210-миллиметровых фриц садит. С чего бы это, да еще и по пустому месту? Видать, с перепугу. В одной из воронок замечаю пожилого пехотинца с пышными черными усами. Он стоит на дне воронки, так что высовывается наружу только его голова в зеленой каске, и пристально всматривается в далекий край луга, к которому подступает темный, неведомый лес.

Высокие черные земляные султаны с огненными прожилками возникли вдруг слева и справа от нашей колонны. Это опять ударили орудия большой мощности. Если их чушка угодит случайно в машину... Но об этом лучше не думать. По команде все ИСУ разворачиваются вправо и маневрируют под огнем, стараясь не сближаться друг с другом, до тех пор пока не прекратился обстрел. С 18 часов стоим перед невидимым противником, не зная, откуда и чего ждать.

Проходит час. Тихо. Вылезаю из машины по малой нужде. Надоевший танкошлем остался в нише, возле рации. Соскользнув с башни в высокую, выше голенищ, некошеную траву, жмусь к правому борту и, не сводя глаз с кромки леса, без паники справляюсь со своим делом. Назад в башню не хочется, и я растягиваю удовольствие — минуту-другую стою рядом с машиной, с наслаждением, глубоко вдыхая чистый и прохладный вечерний воздух. Вдруг всей спиной я почувствовал какой-то неприятный озноб. Оглядываюсь и замираю: прямо в душу мне смотрит черный безжалостный зрачок автомата. Мгновением позже замечаю повыше ствола напряженный и холодно-беспощадный взгляд солдата, а над правой бровью — вылинявшую пилотку с родной пятиконечной звездочкой, зеленой, полевой. Холодея, успеваю громко спросить: [407]

— Ты что так уставился? Своего не признал?

В ответ слышу глубокий вздох облегчения, но согнутый указательный палец на спусковом крючке только чуть-чуть распрямился.

— Н-ну, скажи, брат, спасибо, что сподобило тебя слово сказать. А ведь я тебя срезать уже хотел. — Солдат поднялся из травы, но автомата не опустил и отчитал меня сердито: — Маскрубаха немецкая, брюки черт знает чьи, волоса не обстрижены — значит, фриц. Тут разбираться долго некогда. Эх, мать вашу...

Я немедля стягиваю через голову рубаху, испещренную разноцветными треугольниками, и швыряю ее в траву, а парень, увидев свою гимнастерку с лейтенантскими погонами и эмблему танка на них, окончательно успокаивается и, взмахнув рукой на прощание, исчезает за кормой. Залезая в люк, оглядываюсь назад, но бойца нигде нет, и даже трава нигде не шевелится.

Сегодня только узнали, что вчера освобождена Прага — большое предместье Варшавы на нашем, восточном берегу Вислы. В самой же Варшаве идут ожесточенные бои повстанцев с оккупантами. Полтора месяца фашистские головорезы не могут сломить сопротивления польских патриотов. Допекли, видно, новые тевтоны поляков, за пять лет изуверств и гнуснейших издевательств. Но кому понадобилось поднять восстание именно в такой момент, когда длительное наступление Красной Армии приостановилось на Висле? И льется за рекой братская кровь, славянская, и ничем пока помочь нельзя. Была бы Висла поуже...

Ночью нас отвели с открытого поля на левый фланг. Там, рассредоточив и замаскировав машины в густом молодом ельнике, стали мы ждать утра. Спать было разрешено только на своих местах. 16 сентября