В 5.00 начали разгрузку на глухой станции Чихачево в Калининской области. Пока разгружались и спешно готовились к маршу, от батареи к батарее ходили замполит полка гвардии майор Каневский, парторг полка и штабной писарь с мешком. Маленький, ужасно некрасивый Каневский запускал в мешок руку по самое плечо, извлекал горсть нагрудных гвардейских знаков, отсчитывал нужное количество по строевой записке, и комбаты тут же раздавали их без торжественных речей, так как надо было успеть вручить знаки всему личному составу до начала марша, который ожидался с минуты на минуту.
В 10.30 мы уже прибыли в район сосредоточения. Без единого отставания. После проверки матчасти торопливо пообедали, обжигаясь, и двинулись на выжидательные. Что это был за марш! Возможно, так требовалось, чтобы дезориентировать противника, но механикам оставалось только ругаться на чем свет стоит. Проблуждали по глинистым совершенно разбитым проселкам, колеи которых доверху наполнены дождевой водой, и по болотам до самой темноты; проезжали через безвестные бедные деревушки, провожаемые восторженными ватажками голоштанных мальчишек. Особенно помучились на замысловато виляющих крутых спусках и подъемах в одной деревне, что перекинулась с берега на берег большого оврага. Надсадно ревут двигатели в заболоченных низинах. Небо хмурится все больше, надвигается гроза. Вскоре начался сильный дождь, колонна боевых машин еще не успела переползти широкий мокрый, подозрительный луг. Помня прошлогоднее трехдневное сидение под Багвою на Украине, выбираю ориентиром соломенную мохнатую крышу, торчащую над буфом по ту сторону дола, и, не притрагиваясь к рычагам, на ровном газу медленно веду машину. Несколько наших ИСУ все-таки увязли. И тут разразилась страшная гроза, крупный частый дождь перешел в ливень, видимость пропала. Машины бесцельно, точно слепые котята, рыскали в густой тьме, рассекаемой то ближе, то вдали голубоватыми стрелами молний. Комбат наш Березовский (он облюбовал мою машину) весь изнервничался, начал дергаться, и мне пришлось его успокаивать. На свою голову я проявил инициативу в розыске машин нашей батареи, которые разбрелись кто в лес, кто по дрова, и комбат, кажется, готов был гонять мою несчастную самоходку до самого утра.
Но в час ночи, устав до полного изнеможения при вытаскивании застрявших самоходок, я сердито заявил ему, что сажать свою машину не намерен, что надо хоть ее приберечь, чтобы завтра было чем дергать остальные, и посоветовал срочно передать по рации приказ на все машины батареи: стоять на месте до света. Тем более что ночи пока еще коротки.
Когда стало достаточно светло, выяснилось, что, кроме засевших, в полку имеются даже аварийные машины. Что ж дальше-то будет?
Утром Совинформбюро повторило сообщение об освобождении Пинска.
А 326-й гвардейский, сгружавшийся следом за нами, прошел прямо по большаку мимо наших облепленных грязью самоходок, стоящих вкривь и вкось вдоль обочины. Одна за другой проносятся мимо длинноствольные боевые машины, звонко цокая гусеницами по булыжнику и высекая из камня искры, взревывая, поравнявшись с моим лючком и обдавая привычным запахом выхлопных газов. Чистенькие (и, наверное, выспавшиеся) командиры 122-миллиметровых ИСУ насмешливо, как мне показалось после этой бестолковой и бессонной, кошмарной ночи, поглядывали в нашу сторону, стоя в своих люках.
Весь этот день провели в движении, в выволакивании из болот «бегемотов». Опять месили мокрые, скользкие проселки, снова блуждали, нащупывая верный путь. Только под вечер все отставшие машины были собраны наконец в одну колонну, после чего совершили форсированный марш, догоняя полк.
В самый разгар марша, в 6.00, когда уже была пройдена почти половина пути и машины двигались по вымощенной бревнами фронтовой дороге, сильно кренясь при этом вправо, у меня вдруг заглох двигатель. Пробую несколько раз завести — он ни гугу, даже не фыркнул. Проверяю систему питания — все в порядке. Почему-то мне пришло в голову, что сбился угол опережения подачи топлива в цилиндры. Покопался в двигателе, но опломбированный распределительный диск, до которого я добрался в конце концов, охладил мое рвение: регулировка тут заводская и нам почти незнакома. Закрываю моторный люк и сажусь на броню в унылом раздумье: не успел приехать на фронт — и нате вам!