Дневник самоходчика

Горшков и Кузнецов, знакомые с немецкой техникой, завели двигатели штурмовых орудий и погнали заляпанных болотной грязью «кошек» в расположение РТО, так неловко перебив при этом аппетит обедавшим артиллеристам.

5 августа

Пришло письмо из Сампура. Мама уже собирается возвращаться из эвакуации в Смоленск.

Этой ночью, несмотря на активный огонь противника и частые контратаки, мы окончательно окружили непокорную Лауру. Как после такого события усидеть в «шатре» из большого танкового брезента среди «безлошадной» братии? К тому же и чирей на руке сегодня прорвался сам, без помощи скальпеля капитанши из санчасти.

В ночь на 6 августа добираюсь до первой батареи то на перекладных, то пешком, под хрюканье немецких мин, рвущихся в болотах и брызгающих на дорогу вонючей жижей. В черном небе надоедливо тарахтит, временами совсем умолкая, «костыль» — немецкий легкий ночной бомбардировщик (говорят, румынского производства). Предприимчивы фрицы, ничего не скажешь: оценили по достоинству наши «кукурузники». Далеко, конечно, «костылю» до У-2, а все-таки чертовски неуютно себя чувствуешь, когда невидимый в черной вышине самолет беззвучно кружит с выключенным мотором, а тип, сидящий в его кабине, готов в любую минуту спустить тебе на голову целую кассету с мелкими бомбами, едва заметит на земле свет неосторожно включенной фары, либо короткую вспышку фонарика, либо огонек цигарки или заслышит со своей верхотуры какой-нибудь шум, хотя бы громкий разговор.

На рассвете, взмокший, обляпанный грязью, голодный и злой, отыскал наконец наши машины. Первым, кого я разглядел в серых сумерках, был гвардии младший техник-лейтенант Кабылбеков, водитель. Спрашиваю у него, где стоит моя самоходка, и, холодея, слышу глухой ответ: «Сожгли, гады, с час назад». Что с экипажем — никто точно не знал: из машины в темноте не увидишь…

А Лауру обложили кругом крепко, днем нажали с разных сторон — и она стала нашей.

Делать мне стало пока нечего, и, в надежде разузнать что-нибудь о своих, решаю податься в какой-то хутор, приютившийся на сухом взгорье среди лесов и болот. Его отбили сегодняшней ночью. В хуторе, как мне сказали, стоят две наши самоходки. И еще мне не терпится повидать Федьку, с которым мы расстались, кажется, целую вечность назад. На подходе к хутору, на лугу, изрытом глубокими снарядными воронками, увидел с десяток коровьих туш, лежащих в разных позах. Хотя животное и легче загубить, чем человека, но вид убитых коров несколько охладил мою «охоту к перемене мест». Однако возвращаться назад, почти достигнув цели, было досадно, и я решительно, подобно лихому военному корреспонденту, «первым ворвался», то есть осторожно вошел в энский населенный пункт, не обозначенный, может быть, даже на районной карте. В глаза сразу бросилось: солдаты здесь передвигаются, только прячась за домами, хозяйственными постройками, стожками, а на открытых местах — согнувшись в три погибели и бегом или вовсе на животе. За хутором — широкое поле, странно голое, несмотря на начало августа, с вырытыми вразброс небольшими окопчиками. В них солдаты, все в касках, сидят смирно. Высовываться опасно: малейшее движение — летит низко над землей, помигивая, трассирующая пулька. Снайпер зловредный: уже несколько человек за одно утро вывел из строя.

Об этом предупредил меня немолодой солдат-телефонист, засевший в узенькой неудобной щели, которую он не поленился выкопать себе под высокой поленницей, сложенной под навесом у стены одного домика. Еще боец «порадовал» тем, что фриц аккуратно каждые тридцать минут постреливает, должно быть от «нервов», из восьмидюймовок, то есть 210-миллиметровых тяжелых орудий. Мысленно благодарю Марса: я прибыл как раз в перерыв. Только телефонист ввел меня в курс дела, как невысоко над хуторком прошумели снаряды и заухали по лугу. Усатый дядька гостеприимно отодвинулся в торец своей щели, тем самым приглашая меня в укрытие, и проворчал: «Перелет… Сейчас еще выдаст!» С удовольствием вжимаюсь в освободившееся место. И вовремя: с противным шипением и визгом снаряды проносятся над самыми крышами, но рвутся теперь значительно ближе к широко раскиданным домишкам, от доброй половины которых остались лишь уныло глядящие в небо подкопченные печные трубы. Землю колотит крупной дрожью. Новый залп точно накрывает хуторок. Один из тяжелых снарядов боднул взгорок совсем близко, где-то перед нашим домом. Грохотом хлестнуло по ушам, земля под нами подпрыгнула, поленница качнулась и рухнула на нашу щель. Хорошо еще, что поленца были мелкие и сухие. Минут через десять стихло, и мы, разбросав дрова, выкарабкались на поверхность, а немного отойдя, свернули махорочные цигарки. Покуриваем, прислушиваясь к редким, очень тихим из-за расстояния, сухим щелчкам выстрелов снайперской винтовки.