Дневник Саши Кашеваровой

И как увидели ее, притихшую, медлительную, похожую на теплое тесто. В ее комнате пахло тальком и отрыжкой, младенец был криклив и лицом красен, молодой муж отсутствовал, а на логичный вопрос «где?» Леля лишь махнула полной рукой с обгрызенными ногтями: «Где-то там катается». Помню, мы возвращались домой, стайка шумных болтливых десятиклассниц, и загазованный московский воздух казался нам пенным вином.

– У меня никогда не будет детей, – сказала я тогда, пытаясь отогнать образ Лели, который еще долго всплывал в воображении.

Конечно, я была всего лишь глупой пигалицей, не понимающей сути вещей. И конечно, это не был тот сорт травмы, который меняет жизнь.

И конечно, лет до тридцати пяти я думала о детях: когда-нибудь.

Но я никогда не могла представить себе: а как же это будет на самом деле. Встречу «подходящего» мужчину и захочу, чтобы наша любовь цвела и плодоносила? Что изменится в мировоззрении? Я стану чуть менее эгоистичной? Перестану любить свободу?

Однажды сделала аборт. Мне было двадцать восемь. Казалось бы – ну что тянуть. Тем более это не был плод случайного секса. И я была даже немного влюблена.

Милый молодой человек, вместе работали. И я совру, если скажу, что ни разу меня не посетила мысль о метаморфозе – буду наблюдать, как пупок распускается на животе, а потом прижму к сердцу крошечного малыша, который будет воспринимать меня целым миром… Но потом однажды посмотрела на мужчину внимательно – как он говорит, как он ест, как загибает уголки книг при чтении – и поняла, что это все иллюзия. У меня никогда не получится полюбить ни этого человека, ни новую, прилагающуюся к нему, жизнь.

Он даже ни о чем не узнал в итоге. Срок был маленьким, я просто отпросилась пораньше с работы, а ему соврала, что иду с девчонками на распродажу. На следующее утро была уже на ногах, все как ни в чем не бывало.

Я хотела быть тонкой как ножка бокала из чешского хрусталя,
Искушающей и дразнящей дивой из книги Эмиля Золя,
быть у руля да кутаться в соболя
и женить на себе молодого заморского короля.
Я не хотела быть той, которая утром бредет к метро
в куртке за двадцать крон,
с макияжем заебанного пьеро,
в шляпе – воронье перо.
Утро серо —
падай ниц, выворачивай на московский алтарь нутро.
Я мечтала, чтоб был тот, первый, чтоб был тот, второй,
чтобы каждый апрель тротуары ласкал жарой.
Третий был деревом. Я обнимала его корой.
Я не хотела быть той, от которой бежит мужик,
ой, которая в кресле врача лежит.
Усатая медсестра невозмутима как вечный жид,
тычет пальцем в старенький монитор:
смотри, мол, уже получилось сердце,
и оно неумело в тебе дрожит.
А я без особенных сантиментов решаю:
не жить или хрен с ним, жить.
И допустим, мой выбор в пользу нежития.
Маршрутка уносит в дальние дали, неведомые края.
Мокрой дороги медленная змея, потной одежды измятая чешуя,
И всего-то хотелось – невыносимой легкости бытия,
Чтобы в моем рукаве была хоть одна крапленая карта и чтобы я
В самый последний момент положила ее на стол
С торжествующим тихим:
«Ничья».

27 апреля

В детстве я вот чего боялась. Появился этот страх, когда я училась в младшей школе, и сопутствовал довольно длительное время. Кажется, я уже носила лифчик (впрочем, еще без физиологических на то оснований), когда научилась справляться с ним настолько, чтобы почти считать его недействительным.

Я боялась человека-который-стоит-под-твоими-окнами-ночью.