11 мая
Мы не могли не заговорить об этом.
Я от природы любопытна, как сорока, к тому же по образованию журналист.
– Хорошо, я расскажу тебе о ней. Раз уж ты просишь. Правда, я бы никогда не сказал, что ты мазохистка. Но готов удовлетворить твои фантазии.
– Не паясничай, – поморщилась я. – Просто спокойно расскажи. Что она за человек. Я не знаю, зачем мне это нужно знать, но мне… нужно.
– Ну ладно, – Олег закурил. – Мы познакомились шесть лет назад. Оля юрист. Я подбирал помещение для нового офиса, она оформляла нам сделку. Когда я ее впервые увидел, принял за секретаршу. Она была слишком красива для юриста. Я знаю, что это стереотип. И даже удивился, когда понял, что попался на этот крючок. Я ведь вовсе не воспринимал себя мужланом с «Домостроем» наперевес, который считает, что настолько красивая женщина может представлять собой исключительно объект эстетического наслаждения. На ней было черное платье и каблуки сантиметров двенадцать. Тонкая шпилька. И я попросил кофе принести, а она обиделась.
Я понимаю, что сравнивать себя с другими – порочная практика и первая ступенька в ад. Жить становится настолько проще, когда начинаешь воспринимать себя как отдельного человека, а не звено пищевой цепочки, выше которого те, кто ворочает капиталами и не забывает о химическом пилинге раз в год, а ниже – те, кто моет подъезды огрубевшими руками в заусеницах и ссадинах. Когда живешь в мегаполисе, трудно однажды не попасться на эту удочку – не начать сравнивать свою жизнь с чужой.
Но в тот момент я подумала: черт, а когда я сама в последний раз носила высокий каблук? У меня длинные ноги и вообще фигура модели (ну ладно, ладно, модели plus size). А я упаковываю себя в бесформенные свитера, странные платья от бельгийских дизайнеров, смешные пончо, а прочей обуви предпочитаю грубые ботинки dr Martens. И ни одна живая душа не решит, что я слишком хороша собой, чтобы оказаться крутым профессионалом. И не попросит подать кофе так, чтобы я сначала оскорбилась, а потом приняла приглашение на романтический ужин и прожила с обидчиком долгую и счастливую жизнь. («Ну да, до тех пор, пока он бы не начал изменять мне с кем-то в бесформенных свитерах и грубых ботах», – сказал самый язвительный из моих внутренних голосов.)