Дневник шизофренички

Поскольку Рене не осознавала феномена «быть телом», она с трудом отличала свои собственные проявления от проявлений внешнего мира. Как нам рассказывает пациентка, когда она мочилась и на улице шел дождь, она вдруг спрашивала себя, а не может ли она остановить все эти потоки воды, и была напугана своим бессилием. В этом смысле также типичным было ее отношение к отдаленным предметам. Вместо того чтобы встать и пойти за предметом, который ей был нужен, она делала ему знак рукой и ждала, что он сам к ней «придет». И видя бездействие объекта, она удивлялась, что именно ей, а не ему, приходится передвигаться. Так же случалось и когда ее целовали и просили поцеловать кого-то в ответ: «А кто поцеловал? — спрашивала она, — Вы или я?». И если, когда она просила пить, я отвечала ей в шутку: «Но мне больше не хочется пить», Рене не улавливала шутки и с покорным видом отвечала: «Ах, да, мне больше не хочется пить». И такое поведение имело место непосредственно в ходе выздоровления, вне всяких психотических манифестаций. Оно свидетельствовало о том, что тело еще не приобрело функции связи и одновременно разъединения между Я и внешним миром.

И Луи Лавель, известный последователь Бергсона, прекрасно подтверждает этот тезис, когда пишет: «Именно поэтому Я есть ничто вне своего тела и вне осознания мира в целом, существование которого без тела не было бы возможным. Не то чтобы тело создавало его посредством какого-то загадочного эпифеномена, но для того, чтобы сознание было возможным, нам следует отличать себя от остального мира, и, следовательно, обладать телом, ограниченным своими собственными пределами»[12].

Но для того чтобы Рене усвоила это понятие, важнейшее для формирования ее сознания, необходимо было освободить ее от аффективного реализма, который давил на нее и создавал жесткую надстройку из интенсивного чувства вины. Действительно, отсутствие материнской любви помешало формированию нормального нарциссизма, ибо где еще индивид может почерпнуть эту любовь к себе, дающую ему уверенность и веру в себя? В интроекции любви матери. И здесь опять речь идет о единении влечения к жизни (инстинкта самосохранения) и либидо.

Теперь, когда, благодаря удовлетворению своей нужды в питании, Рене обрела нормальный инстинкт самосохранения, оставалось вернуть ей такое же нормальное либидо. И снова надлежало использовать процессы проекции и имитации: проекцию желаний (иметь красивое тело, восхищаться им, ухаживать за ним) на куклу Иезекииля и имитацию поведения матери-аналитика — сначала по отношению к телу символа-Иезекииля, а затем к собственному телу Рене.

В момент, когда аффективный реализм полностью разрушен посредством интроекции и идентификации с любящей матерью, синтез Я у Рене действительно заканчивается. Весь энергетический потенциал, вложенный в силы, формирующие психоз, переориентируется на служение Я.

Пришла его очередь упорядочить влечения в нормальную иерархию и инвестировать в реальность либидо, которым оно располагает. Вместо того чтобы формировать механизмы защиты против захвата влечениями и отвергать слишком тяжелую реальность, свободное и независимое Я будет все лучше и лучше адаптироваться к внешнему миру. И два важнейших процесса — символизации и имитации, сыгравшие первостепенную роль в реконструкции Я, заканчивают выполнение своей основной функции. Означает ли это, что они полностью исчезают, не оставляя никаких следов? Их значение в генезисе Я было слишком велико для того, чтобы они не интегрировались в новую аффективно-интеллектуальную структуру личности.

На самом деле символ, первоначально представлявший собой субститут объекта, так как был с ним «сцеплен», будет теперь трансформироваться в образ, а затем в понятие. Мышление образами было характерной стадией эволюции Рене. Но по мере того как Рене устанавливает социальные отношения сначала с матерью-аналитиком, а затем и с другими людьми, она все меньше и меньше будет использовать мышление символами и образами, всегда сцентрированное на индивидуальном, и начнет, наконец, пользоваться операторными понятиями. В лингвистическом плане символ превратился в социальный знак, условный и произвольный (согласно соссюровскому определению)[13], а в аффективном плане он преобразовался в постоянную идентичность, со своими отличиями от других.

Со своей стороны, имитация, после того как она была лишь простым копированием объекта, постепенно освободится от перцепции, чтобы стать репрезентацией, и в свою очередь пустить в ход образ отсутствующей матери. И поскольку Рене все лучше и лучше отличает то, что принадлежит ее Я, от того, что принадлежит не-Я, она начинает осознавать свою имитацию. На данной стадии имитация становится осмысленной, т. е. она интегрируется в интеллект и в эффективность и служит им на пользу.

Развитие интеллекта и эффективности сопровождается у Рене появлением новой способности обретать и структурировать все более сложным и оперативным образом мир объектов и идей.