Однако если Рене обрела автономное Я в оральном плане, у нее еще не было четкого осознания того, что она обладала телом, собственно говоря, была телом. А ведь Я — это и телесное Я. Некоторые современные философы рассматривают «Я» главным образом как осознание человеком, что он — тело, обладает телом. И Пиаже показывает, что по мере того как ребенок осознает себя, т. е. десубъективизирует себя, он осознает, что он — подвижное тело, находящееся в неподвижном пространстве, в котором есть другие тела и связи между ними. Необходим целый операторный аппарат, чтобы постичь представление о том, что такое быть подвижным телом среди таких же других тел в неподвижном пространстве. Это построение — и аффективное, и интеллектуальное одновременно. Рене, как ребенок, не воспринимает себя как единое целое со своим телом. Доказательством этому служит то, что она говорит о своем теле как о независимом, хотя и связанном с ней, объекте. И когда часть ее тела страдает, она тут же объективирует ее и вычленяет из целостности. В результате она не говорит: «У меня болит рука», а произносит: «Руке больно», как если бы рука была независимым персонажем, и при этом она протягивает руку как можно дальше от своего тела. По этой же причине Рене любила, чтобы я ей говорила: «Какое у Рене красивое тело, какое оно чистое!». Или она подходила ко мне, заявляя: «Есть один зуб, который проказничает, скажи ему что-нибудь». И тогда я говорила: «Зуб, а ну-ка, будь послушным — оставь в покое мою маленькую Рене, эй, зуб!» В этот момент Рене идентифицировала себя с зубом и отвечала мне: «Да, Мама, да, Мама». Эта пластичность Я, отделяющегося и в то же время идентифицирующегося с больным органом, доказывает, насколько процесс структурирования, завершенный в оральном плане, был неупорядоченным на общем плане личности. Она также показывает важность осознания феномена «быть телом» для того, чтобы произошел настоящий синтез Я. Но отсутствие у ребенка осознания того, что он является телом среди других тел, происходит только от незавершенности его интеллектуальной эволюции. В то время как у юной больной оно было вызвано дезинтеграцией Я и выходом либидо за пределы его объекта. Рене не могла любить свое тело, пока его не полюбила мать-аналитик. Поэтому мне пришлось много им восхищаться, кокетливо одевать, чтобы показать юной больной, что я люблю это тело, и что она также имеет право любить его. Как и в случае с едой, Рене приняла к действию два механизма — проекции и имитации. Она начала с того, что пожелала красивой одежды и тщательного ухода за Иезекиилем, затем она стала копировать мои действия по отношению к ее собственному телу, которое она объективизировала в Иезекииле. Позже она стала имитировать мои жесты, мои слова восхищения по отношению к нему. Наконец, она смогла воспроизводить эти слова и жесты без моего обязательного присутствия. Имитация в «нарциссическом» плане была интериоризирована, что означало, что интроекция матери произошла. Модель превратилась в образ, который живет своей собственной жизнью и определяет имитацию. На этой стадии Рене больше не объективизирует свое тело; при отсутствии осознания его, она составила с ним единое целое. И когда у нее болит зуб или нога, она говорит: «У меня болит зуб, у меня болит нога» — так же, как она говорит: «Я умываюсь».
Тем временем юная больная, согласившись с тем, что она является «телом», не приобрела еще, так сказать, телесной относительности. Это значит, что она никак не размещает своего тела в неподвижном пространстве, в котором находятся и другие тела. Короче говоря, она еще не овладела тем, что специалисты по логике называют логикой отношений, так как она представляет себе все позиции и перемещения объектов только по отношению к себе. Таким образом, желая сориентироваться и определить точку, в которой она находится, Рене заявляет, ничуть не заботясь о точных, объективных соотношениях: «Передо мной север, позади юг, направо от меня восток, налево — запад», как если бы она была живой географической картой. И при этом она убеждена, что стороны света подвижны и изменчивы относительно расположения ее тела, так что если она делает пол-оборота направо, то север становится западом, так как запад располагается по ее левую руку!
Этот пример показывает, какой степенью геометрического эгоцентризма обладала юная пациентка. Ей еще предстоит выработать для себя и структурировать пространство, так как пока она еще не сдвинулась со своей собственной обзорной точки.
По причине того же эгоцентризма Рене не воспринимала и перспективу. Например, когда мы ехали на машине и видели гору Салев, то на расстоянии она ее не узнавала, и, пока мы приближались, спрашивала, а не другая ли это гора. Когда же ее уверяли, что это по-прежнему Салев, она вопрошала: «Но ведь она изменилась, почему же она теперь такой формы?»