Я была благодарна хотя бы за то, что он говорил спокойно, без начальственного тона, как мистер Форстер, и хотела было сказать, что если он не решится применить мой метод, то новый расчёт я сделаю меньше, чем за четыре часа, так что задержки не будет, но раздумала, потому что это можно было понять как неуверенность в преимуществе моего изобретения.
Я думала, что мистер Форстер будет возражать командиру, отстаивать свою точку зрения или хоть как-нибудь выдаст своё недовольство вмешательством в его разговор с подчинённым, но нет, он повёл себя на удивление спокойно и даже достойно. Более внимательному зрителю, может быть, и почудилось бы нечто, скользнувшее во взгляде, брошенном на меня и бортинженера, что можно было бы сравнить с досадой или унижением, но я не берусь за тонкие наблюдения и скажу лишь, что на мистера Уэнрайта он посмотрел совершенно спокойно, даже с оттенком великодушной, чуть насмешливой жалости. Может, он решил, что моя работа послужит командиру достаточным наказанием?
Пока судьба моих расчётов не решена. Я видела, что мистер Уэнрайт их проверял, но окончательного слова он ещё не сказал. Думаю, что это случится завтра утром.
Просмотрела свои записи и вижу, что начала я рассказ о сегодняшнем дне очень напыщенно, а вся проблема свелась к выговору за разговор с пассажиром и суете вокруг моих расчётов. Если взглянуть на всё это со стороны, то не произошло ничего особенного, но мне до сих пор противно чувствовать себя нерадивым работником, которого надо отчитывать. Сегодня даже обезьянка Броська служила мне очень слабым утешением, но без неё день, и вовсе, показался бы невыносимым. Даже обед не развлёк меня, как развлекал прежде. Я, конечно, смотрела и слушала, но без увлечения, потому что думала прежде всего о том, что скажет командир. Если он велит выполнить расчёт заново, то это будет означать моё поражение и даже позор. А уж в глазах бортинженера я упаду так низко, что он и здороваться со мной перестанет. До пассажиров ли мне было в моём состоянии? Утешением служило лишь то, что мне не надо было делать оживлённый и весёлый вид, а копировать холодную бесстрастность мистера Уэнрайта труда, по-моему, не представляло.
Мсье Тома Рок не раз поглядывал на меня с большим интересом, но я не знаю, привлекло ли его внимание единое выражение лиц у нашей угрюмой троицы или он как психолог чувствовал, что что-то между нами произошло. А мне в моём мрачном настроении не очень-то хотелось смотреть на весёлого француза, имя которого было мне очень знакомо, но я до сих пор так и не вспомнила, где его слышала.
Иван Сергеевич Державин слегка мне поклонился со своего места, когда я только вошла в столовую, а я любезно кивнула в ответ, но даже эта не заслуживающая особого внимания вежливость не понравилась командиру. Он ничего мне не сказал, но я ясно видела, как ему неприятно любое проявление человеческих чувств. Должно быть, его идеал — такие отношения, когда люди не замечают друг друга.