Дневник штурмана

Что мне надо было отвечать? Завести светскую беседу, чтобы этот неприятный человек убедился, что свет не сосредоточился на нём и расчетах поворота, а включает в себя многое другое? Да и бортинженеру полезно было бы узнать, что перед начальством не обязательно вылезать из собственной шкуры для доказательства деловых качеств.

— Ничего, сэр, — сказала я. — Видимо, наши учёные разделились во мнениях и разрабатывают сразу несколько теорий. Вот я и пытаюсь понять, с кем объединился Аслан Исанбаев: с турком, иранцем или, может, бразильцем. Трудно определить по внешности.

Мистер Уэнрайт выслушал меня совершенно спокойно, но голову даю на отсечение, что ему не нравился мой интерес к делам пассажиров. Сам он вряд ли следил за ними, но мне сейчас важно было скрыть свою тревогу за любой, даже самой никчёмной беседой.

— Мистер Исанбаев объединился, как вы выражаетесь, с мистером Саэди, иранцем, — просветил меня всезнающий механизм. — Мистер Ходжа, турок, вошёл в группу мистера Дер-жа-вина, потому что его взгляды во многом совпадают с теорией, разрабатываемой вашим соотечественником, мисс Павлова. Мистер Араужо, бразилец, имеет собственные соображения насчёт причин безумия людей с «Мегаполиса» и «Молнии». Да, мисс, вы правильно заметили, что учёные много работают, но вам не следует уделять их работе слишком большое внимание.

Хорошо ещё, не добавил: "Поберегите его для своей работы". Не слишком приятная получилась беседа, особенно её конец сильно напоминает выговор. А над неподвижной спиной бортинженера явственно торчат большие настороженные уши. Даже у Броськи сейчас вид испуганный и виноватый, словно и её обвинили в безмерном любопытстве. Счастье, что я достаточно хорошо умею владеть собой и не выдаю своих растревоженных чувств.

— Конечно, вам не запрещается наблюдать за пассажирами, мисс, когда вы сидите с ними за одним столом, — добавил командир, — но воздержитесь от разговоров с ними, даже если какое-нибудь их высказывание покажется вам интересным.

Сам того не сознавая, этот педантичный сухарь сгладил неприятное впечатление от предыдущего высказывания.

— Да, сэр, — отозвалась я.

По существу, командир ничего хорошего не сказал, разрешив мне обедать, не закрывая глаз, но речь его теперь потеряла оттенок выговора. Думаю, что и у бортинженера исчез лишний повод считать меня объектом для метания камней. Теперь бы утрясти вопрос с поворотом…

Для порядка я ещё минуты три рассматривала список. Если положить его на место тотчас же, то это будет выглядеть как боязнь начальственного гнева. Значит, Иван Сергеевич привлёк к себе турка по имени Ариф Ходжа, а чеченец Исанбаев объединился с иранцем Ибрагимом Саэди. Оказывается, от равнодушного взгляда мистера Уэнрайта не ускользают события в мирке наших учёных. Кто из сидящих за столом был одиноким волком, то есть бразильцем с собственной теорией, я не знала, потому что там было двое мужчин, ни с кем не объединившихся по работе и общающихся с собратьями лишь на бытовые темы. Однако, нехотя и без всякого интереса, я выяснила личности ещё четырёх человек. Осталось только определить, кто из оставшейся четвёрки чех, кто — бразилец, кто — австриец, а кто из них австралиец. Только меня эта забава уже не радует, потому что командир глядит в мои расчёты и моё будущее зависит именно от него.

Первый штурман вернулся в рубку к принятию своей вахты. Бортинженер, излучая усердие, отправился осматривать уже осмотренные приборы и механизмы. Не понимаю, зачем ему это нужно, но свободное от работы время он неизменно заполняет работой, причём делает это отнюдь не незаметно, а так, что и командир, и первый штурман, и, разумеется, я знали, что освободившийся от вахты и получивший право на отдых бортинженер молча идёт во внеочередной обход корабля. Мне даже стыдно бывает уходить в свою каюту и там читать книгу или писать дневник, зная, что имеется этакий запрограммированный только на работу субъект. Хорошо ещё, что командир и первый штурман не могут брезговать отдыхом, потому что делят между собой ночные вахты.