Дневник штурмана

Мисс Хаббард вновь разговаривала с испанцем Мигелем Агирре и, по-моему, их дружба крепнет, однако из-за моих неприятностей мне было не слишком занятно присматриваться к жизни пассажиров. Я только и видела, что «партия» Державина увеличилась как минимум на два человека, потому что в шумной беседе, которую он завёл и поддерживал, принимали участие (кроме болгарки мисс Босевой, канадца мистера Бойтано, пожилого негра и (частично) мисс Лунге) ещё восточного типа мужчина и латиноамериканская женщина со страстными или, как говорят в таких случаях, «огненными» глазами. У меня, разумеется, были проблемы поважнее, чем подсчитывать, у кого из двух лидеров больше приверженцев, но я всё-таки заметила, что у француза вместе с примкнувшим сегодня к его рядам светловолосым мужчиной было шесть человек, и у Державина столько же, но мисс Лунге так часто отвлекалась от разговора с мсье Роком и его сторонниками, чтобы принять участие в беседе в рядах соратников Державина, что по существу у Тома Рока было всего лишь пять с половиной человек, а у Ивана Сергеевича — шесть с половиной. Но опять-таки повторяю, что меня эта расстановка сил мало волнует, и я уделяю ей внимание, всего лишь чтобы отвлечься и не думать о расчётах, судьбу которых решит командир. Знал бы этот холодный англичанин, как много зависит от его решения! Если он забракует мою работу, то моя репутация в глазах бортинженера погибнет. Как ни безразлично было для меня мнение этого странного немца при других обстоятельствах, сейчас мне кажется очень важным внушить к себе и своим знаниям уважение. Да и первому штурману не помешает научиться со мной считаться. Так и произойдёт, если мистер Уэнрайт одобрит расчёты, если же нет… Мне страшно подумать о новом и, действительно, сокрушительном унижении, которое меня ждёт, если эта бездушная машина объявит: "Я не могу применить ваш метод, мисс Павлова, потому что он кажется мне ненадёжным. Вам придётся сделать расчёты заново". Или ещё хуже: "Мистер Форстер сделает новый, более точный расчёт". Вот тогда мне уже ничто не поможет и в течение всего нашего довольно продолжительного полёта я буду чувствовать к себе не слишком хорошо скрываемое пренебрежение. Как там говорится у великого английского драматурга, который жил где-то полтора тысячелетия назад и которого никто, кроме меня, не читает, но все знают? "Быть или не быть, вот в чём вопрос". Вот и я скоро узнаю, буду я существовать или лишь числиться в списке экипажа.

Моя странная соотечественница Серафима Андреевна Сергеева показалась мне сегодня чем-то озабоченной. Выглядела она, как вчера (правда, не столь эффектно, потому что обычно сильным бывает лишь первое впечатление), такая же красивая, но не притягательной, а отталкивающей красотой, и столь же молчаливая, однако я заметила, что глаза у неё не с прежним снисходительным интересом пронзают собравшихся, а немного с иным чувством, будто она ищет чего-то, что ей самой неведомо, или пытается уловить нечто нематериальное: обрывок мысли, чувства, идеи. Может, этой женщине суждено разгадать тайну планеты, на которую мы летим, и она заранее ощущает что-то, что послужит отправной точкой в её теории. Говорят же, что великие открытия, кажущиеся сделанными по наитию, на самом деле долго и тщательно планируются мозгом и лишь потом происходит как бы мгновенная выдача переработанной информации, которая и становится открытием. Это в точных науках. Но ведь и в науках, изучающих психику человека, открытия тоже не совершаются просто так, без предварительной подготовки, иначе их могли бы делать люди, далёкие от психологии. Может быть, Серафима Андреевна анализирует уже имеющиеся данные и по ним, сама ещё не понимая этого, уже нащупывает тот единственный путь, который приведёт к решению поставленной перед комиссией задачи. Хорошо бы мои фантазии оказались небеспочвенными, и учёные смогли бы или найти противодействие влиянию планеты, или так убедительно обосновать невозможность такого противодействия, что ни у какого алчного правительственного безумца не возникнет желания нарушить этот запрет ради богатств, которые, к сожалению, обнаружили на планете.

Как подумаешь о цели нашей экспедиции и об угрозе безумия, нависшей над человечеством, как всегда из-за сокровищ, то все неприятности, казавшиеся мне очень важными, отступают куда-то вдаль, съёживаются и делаются совсем незначительными. Что произойдёт, если мистер Уэнрайт одобрит мои расчёты? Да пусть меня станет уважать хоть тысяча бортинженеров, но, если безумие, насылаемое планеткой, распространится на землян, то для меня в этом уважении радости будет мало. Но всё-таки, пусть это мелочь в сравнении с ответственной задачей экспедиции, мне бы очень не хотелось, чтобы мои расчёты забраковали.