Дневник штурмана

Да, приятно вспоминать прежние весёлые времена! Если уж мне не суждено полететь на Т-23-7, то остаётся лишь утешение, что экипаж у нас дружный и весёлый и вернуться в него для меня будет удовольствием. А мой учебник, если подумать, подхалиму мистеру Гюнтеру всё равно бы не помог, потому что он написан на русском языке, а этот противный заяц не только не знает этот великий и могучий язык, но даже не стесняется своего невежества.

Вот, пожалуй, и всё, что произошло за этот день. И неприятные эпизоды, и смешные. Хорошо, что страшная месть мисс Фелисити скрасила мне существование (за ужином солонки тоже не было), а ещё лучше, что после обеда я не видела Серафиму Андреевну, и она не смутила мой покой своими непонятными фразами. Даже вспоминать не хочу о "чёрной записи".

2 февраля

Сегодня я осознала, что привыкла к нашему немногословному экипажу. Даже хорошо, что здесь не ведут долгих разговоров. Где-то я вычитала прекрасную фразу, которую надо напечатать крупными буквами и развесить во всех общественных местах, где собирается больше одного человека: "Разговоры созданы для того, чтобы мешать человеку думать". Вот у нас на корабле разговоры не смолкают, поэтому я и не создала новой теории взлётов, а здесь царит полная тишина, и я, хоть и не создала ещё новой теории взлётов, но усердно о ней думаю, жать, что пока безуспешно. Единственно, что меня огорчает, это неряшливость моих коллег. Странные существа эти мужчины! Любая женщина на их месте давно бы уже поняла, что обезьянка на графине должны быть повёрнута в строго определённую сторону, то есть самой выразительной стороной мордочки ко мне, а её лапка должна тянуться к лиане, вьющейся по крышке. Этот же вид двуногих, по-моему, просто не способен уразуметь такой простой вещи. Вот и приходится при каждом удобном моменте поправлять композицию. Нет, мужчин нельзя брать на корабли, где в рубках красуются такие вот графины. Им надо чистить обезьянники с живыми обезьянами, а не иметь дело с этакими фарфоровыми совершенствами.

А в остальном с моими монстрами ладить можно, и я уже не мучаюсь от сознания, что это монстры молчаливые и равнодушные ко всему, кроме своей работы. Мне даже льстит мысль, что я лечу под командованием мистера Уэнрайта, будущего командира экспедиции на Т-23-7. А насчёт бортинженера я перестала беспокоиться: как он ни старается выслужиться, но его всё равно не возьмут в экспедицию. Кому нужны такие льстецы? Он ведь не просто честно и усердно выполняет свою работу, а всем показывает, как он её выполняет. Кому нужна показуха? Нет уж, мистер Гюнтер, придётся вам тоже испытать разочарование, когда вашу кандидатуру отклонят.

А разозлилась я на мистера Гюнтера из-за той же Сергеевой. Я уже позавтракала, притом на этот раз на подносе не оказалось такого необходимого предмета, как вилка, и мне пришлось просить мне её дать, что меня насмешило чуть меньше, чем вчерашнее отсутствие солонки, в которой я не нуждалась, потом я стала возвращаться в рубку и у кают увидела светло-вишнёвый силуэт. Гадать не пришлось, потому что это была Сергеева, которая стояла вся напрягшись, закрыв глаза и вытянув вперёд руки.

— Серафима Андреевна, мне попадёт от командира, если я вас здесь оставлю, — предупредила я её.

— Наташа, что за этой дверью? — спросила она.

— Моя каюта.

— Я хочу туда войти, — заявила эта несуразная женщина.

— Нельзя, Серафима Андреевна, — решительно отказала я ей. — Меня за это дисквалифицируют.

Это, конечно, было преувеличением, но всё равно такой визит сулил мне очень большие неприятности.

Сергеева, казалось, смирилась. Она отступила на несколько шагов и произнесла:

— Самое страшное — это зло, которое мы накопили в себе. Надо бояться зла в себе.

Я подумала, что если она имеет в виду мой отказ впустить её в мою каюту, то напрасно, потому что я отказываю ей не от злости, а по необходимости. Если же она вещает просто так, от болезни, подражая пифии, то перечить ей не следует.

— Понятно, Серафима Андреевна, — согласилась я.

Женщина рассеянно посмотрела на меня, потом — на дверь моей каюты и ушла.

— Мисс Павлова, — сказал появившийся откуда-то бортинженер, — не отговаривайте меня. Командир должен немедленно узнать об этом случае.

И, словно боясь, что я заставлю его нарушить долг и заслужить немилость командира, он быстро ушёл в рубку. Я последовала за ним, думая о нём не лучшим образом.

Командир, неизвестно какими словами предупреждённый бортинженером, встретил меня с уничтожающим бесстрастием:

— Мисс Павлова, почему вы не выполняете мой приказ?

— Потому что я не умею бегать так же быстро, как мистер Гюнтер, сэр, — объяснила я.

Наступившая затем пауза была не очень долгой.

— Что же сказала мисс Сергеева? — наконец спросил мистер Уэнрайт.

— Ей очень хотелось зайти в мою каюту, сэр, — ответила я.

— Зачем, мисс? — выдал механизм следующий вопрос.

Мистер Форстер слушал меня с удивлением.

— Не знаю, сэр.

— Она говорила что-нибудь ещё, мисс?

— Лишь то, что самое страшное зло — это зло внутри нас. Она предостерегает всех вас от этого зла.