Дневник сломанной куклы

А еще как-то он рассказал мне про свою жизнь после освобождения, в глухой деревне, - прописка в больших городах, да и вообще в городах, ему была запрещена. В той деревне в Кировской (теперь Вятской?) области он целый год работал в школе, преподавал химию, и говорит на полном серьезе, что тот год был для него одним из счастливейших в жизни! От него как бы отвязались "органы", к нему прекрасно относились в школе, вокруг была замечательная русская природа. Одного он был лишен - общения. Но после лагеря, где этого общения выше крыши, где человек никогда не бывает один, такой вакуум тоже был счастьем. Правда, продолжалось оно, т.е. счастье, недолго - школу закрыли, учеников было слишком мало. Нужно было искать новую работу, перебираться куда-то... Вот тогда и пришла отчаянная мысль уехать насовсем. "Если бы я тогда знал, что есть ты..." - сказал мне Мыша. И замолчал. Я знаю, почему замолчал - не хочет, чтобы я в чем-то винила маму. Все-таки очень он хороший человек, мой отец.

В общем, I am fine и, само собой, ОК. Нервничаю и злюсь я только если вдруг не приходит ежедневное послание от Димки, а обычно утро начинается с этого: я спускаюсь к завтраку, и у моего прибора уже лежит распечатка - отец положил. Пишем мы друг другу по-английски, так оказалось проще. Бог знает почему. Каждое свое письмо Димка кончает традиционным: "Love, Dima". Я тоже пишу "Love", так принято - как наше "целую". Это ни в коем случае не означает признания в любви, ведь и здешние улыбки ни на йоту не выражают безумной радости. И ответ на вопрос "Как дела?" - "Fine!", то есть "Отлично!" - не следует толковать так, что дела у твоего собеседника безоблачно прекрасны. Так - бодрость, здоровье и демонстрация работы дантиста. Мы с Димкой оба это знаем... И все же мне нравится его "Love..."...

А все-таки здорово, что здесь при взгляде на меня никто не вздыхает, тем более не колотит лбом об пол перед иконами, хотя Рут у нас религиозная католичка, ходит по воскресеньям в костел - все как полагается. Но это остается ее личным делом и происходит незаметно и ненавязчиво. Она вообще на редкость легкий и тактичный человек. Правда, Мыша сказал, из-за его совкового атеизма, вернее, отрицания церкви, они живут в гражданском браке, в смысле не обвенчаны, и это для Рут - не просто, особенно для ее родителей, хотя все молчат. Однажды мы сидели на скамейке у обрыва - провожали закат. И я спросила, как все-таки отец относится к Богу, есть для него Бог или нет. Он сказал, что сам часто об этом думал. Особенно в лагере. И как представителю точной науки ему проще считать, что никакого Бога нет, его выдумали люди, чтобы не бояться смерти. Но как человек, немного знакомый с философией, он понимает, что это взгляд упрощенный, даже слегка... туповатый. Хотя бы потому, что в таком случае надо признать, что человек - высшее существо во вселенной, а мир познаваем, хотя пока еще и не познан. И в этом есть нечто примитивное. Некая человеческая спесь. Так что он, пожалуй, вслед за Эйнштейном и многими другими, готов признать и Творца, и сам акт творения, и высший Разум. Но вот церковные процедуры и прочая атрибутика его не устраивают, слишком много посредников. Хотя к Папе Римскому он вообще испытывает огромное уважение. Что же до российского православия, то о нынешнем ему мало известно, а то, что в советское время сплошь и рядом нарушалась тайна исповеди и многие святые отцы были добровольными помощниками КГБ - это прискорбный факт. Но и то, как разделались с православным духовенством большевики, - тоже факт. Отвратительный.

Я ему рассказала о маминой фанатичной религиозности, он задумался, потом сказал, это значит, что у мамы была (да и есть) очень тяжелая жизнь. Тут уместно написать, что много позже я случайно узнала, что, оказывается, с того момента, как мы нашли отца, он регулярно посылал маме деньги и продолжал посылать после того, как я к нему приехала. Знал об этом только один человек на свете, конечно, наш Вовка, человек-кремень. Отец с ним вел и ведет переписку, они друг друга отлично понимают. И доллары, которые присылает для мамы отец, ей отдает Вовка якобы в качестве скромной сыновней помощи. Мама ведь у нас тоже гордая, как не скажу - кто, и ни за что не приняла бы одолжений от человека, перед которым считает себя виноватой и чуть не предательницей.