Дневник снеговика

Алексей Сальников Дневник снеговика

Со временем сезон цветения вишни…

Со временем сезон цветения вишни
Сливается со временем, где вишни висят, как гири,
Литература становится похожа на самурая, который пишет
Предсмертные стихи — и не делает харакири.

Передвигаясь в транспорте, грязном, будто посуда,

Видишь, как на рисовых полях весенних газонов,
Блестящих на солнце, стоят повсюду
Призраки (в доспехах)
Снеговиков (без оных).

Сырее сыра, жеваной промокашки, носа…

Сырее сыра, жеваной промокашки, носа,
Более серый, чем дым, свинец, крыса, вода —
Снегопад, смыкающий шестерни и зубчатые колеса,
Трамвай идущий, налипший на провода.

Сидят пассажиры, падает снег, идут моторы,

Краснеет надпись «ГК», мужик стоит на углу,
Апельсиновое молчаливое пятно светофора
Так и остается разбрызганным по стеклу,

По каплям стекольным в шахматном их порядке,

Или в беспорядке, или в порядке лото.
Похоже, что все на свете играет в прятки,
Да так давно, что и не ищет никто.

Но как бы то ни было — каждый глядящий

На это со стороны или изнутри, устав слегонца,
Не забывает заводить музыкальный ящик,
Читай — шкатулку, чтобы все это двигалось без конца.

Когда бы тьма и мгла трубили невпопад…

Когда бы тьма и мгла трубили невпопад,
Трубили невпопад, как Гоголь и Некрасов,
Земле бы не лежать под снегом, как под мясом,
Повсюду замерев, но вот они трубят.

Их легкие теплы, в их раструбах темнее,

Чем где бы то еще, и только снег летит
По долгой пустоте, как ноты, только злее,
Как будто Мендельсон на Вагнера глядит.

Как будто тот не стал удерживать зевоты

(Опять про холокост, опять про вертолеты).

И так он тридцать раз, наверное, зевает,

В окно глядит, а там все видно изнутри,
У ветра в животе пружины утихают,
Спокойный снегопад на лифте поднимает
Деревья и дома, людей и фонари.

Сорок зверей у него внутри, сорок зверей…