Дневник тайных пророчеств

- А каково им жилось еще несколько лет назад? Черта оседлости, погромы. Русские унижали их, били по лицу, таскали за пейсы. За что им любить русский народ и русскую империю? Нынешняя власть освободила их, как освободила крестьян и пролетариев. Вы же читали Библию? А там прямо написано - последние станут первыми. Вот они и стали.

Есенин посмотрел на него сурово.

- Что ты евреев с пролетариатом сравниваешь? - гневно проговорил он. - Это разные вещи, понял?

Итальянец усмехнулся:

- Понял-понял. Вам, господа, нужен свой Муссолини.

- Кто? - не понял Есенин.

- Бенито Муссолини, - повторил итальянец. - Тоже ненавидит евреев и собирается смести сионизм с итальянской земли. Мы с ним когда-то дружили. Славный парень и женщинам нравится. Два года назад организовал боевую дружину из бывших фронтовиков. Теперь собирается покорить Рим и наложить руку на всю Италию.

- Алеш, ты слышал о таком? - поинтересовался у приятеля Есенин.

Ганин кивнул:

- Да. Он еще себя фашистом называет.

- Кем-кем?

- Это от итальянского fascismo, - пояснил итальянец. - Значит - объединение, союз.

- Союз? - Есенин медленно и хищно осклабился. - У нас вот тоже Союз! Союз меча и орала. Орала, орала и дооралась. - Он хрипло хохотнул и сгреб со стола кружку.

Итальянец посмотрел, как он пьет, и сухо уточнил:

- Вы ведь, кажется, литератор?

- Когда кажется, креститься надо, - ответил Есенин. - Я поэт. И Алешка Ганин тоже поэт.

- Я русских литераторов мало знаю, - посетовал итальянец. - Вот разве что одного. Мне с ним приходилось встречаться в Африке. Зовут Николай Гумилев. Слыхали о таком?

Ганин пренебрежительно фыркнул:

- Позер и эстет. А поэт неважный.

- Мы с ним мало пересекались, - сказал Есенин рассеянно. - Виделись в «Бродячей собаке» пару раз.

- А зачем он в Африке? - пьяно поинтересовался Ганин. - Бежал, что ли?

- Да нет, - ответил итальянец. - Это давно было. Лет семь или восемь тому назад. Он тогда, помнится, племя африканских магов искал. Все хотел научиться с их помощью будущее прорицать.

- Ну и как? - насмешливо поинтересовался Ганин. - Прорицал?

Усач хотел ответить, но в это время Есенин яростно и желчно проговорил, обращаясь неизвестно к кому:

- Народ гибнет, а им плевать! Дай им волю - они бы всех голодом заморили! Меньше в России народу - меньше проблем. Алеш, кто это сказал: «Жаль, что у Франции не одна шея, не то б я ее перерубил одним махом»?

- Какой-то Людовик, - ответил Ганин. - Так что там Гумилев? - вновь обратился он к итальянцу. - Он нашел магов? Узнал, что будет с Россией через сто лет?

- Узнал, - спокойно ответил итальянец. - Но пророчества колдунов весьма расплывчаты. Однако они сумели предсказать, что власть в России сменится через несколько лет. И она сменилась.

- Ну, это и без их предсказаний было понятно, - разочарованно протянул Ганин. - Вот если бы они предсказали, когда всему этому придет конец…

- Придет, - тихо сказал итальянец.

- Когда же? - так же тихо поинтересовался Ганин.

- Через семьдесят лет.

Ганин и Есенин переглянулись.

- Чепуха, - поморщился Ганин. - Власть жидов не продержится так долго. Русские люди не потерпят. Мы, конечно, долго запрягаем, но не настолько.

- Я вам говорю только то, что узнал от Гумилева, - пожал плечами итальянец.

- Врун ваш Гумилев, - сердито сказал Есенин. - А эти его африканские черти - просто болваны. Так ему и передайте при встрече.

- Я с ним уже семь лет не виделся, - возразил итальянец, вытирая пальцем пропитавшиеся пивом усы. - Вы его скорее встретите.

- Мерзавцы! - рявкнул вдруг Есенин хмельным голосом. - Убийцы русского народа! От боли за родину в груди жжет!

Он отхлебнул пива, взял с тарелки кусок сушеного, подернутого белой плесенью мяса и швырнул в рот. Пожевал, поморщился, плюнул на пол и проворчал:

- Как можно кормить русского человека такой дрянью?

Ганин пьяно засмеялся.

- Да уж, это тебе не омары Крез и раки бордолез! А русский человек и не такую дрянь ел. Случалось, что он сам себя вынужден был по частям сжирать, чтобы с голоду не помереть. Я сам это видел в девятьсот третьем.

- Ты серьезно? - вскинул брови Есенин.

- Еще как. Мать показывала старика, который свою ногу сожрал.

- Врешь!

- Ни в жизнь, - твердо сказал Ганин. - Вот про такое - ни в жизнь. - Ганин достал из жилетного кармашка серебряные часы и, нахмурившись, посмотрел на циферблат. - Пора нам, Сереж.

- Куда еще?

- У тебя выступление через двадцать минут.

- Где?

- В «Пегасе».

- А, черт, запамятовал совсем.

Есенин допил пиво, и они с Ганиным поднялись. Есенин швырнул на стол деньги.

- Тут много, - сказал он итальянцу. - Хватит оплатить счет и еще останется. Выпейте за наше здоровье, синьор Браккато.

Поэты вышли из пивной в дождливые сумерки, и итальянец остался за столиком один.

3

Впрочем, в одиночестве он сидел недолго. Из-за ширмы вышел и приблизился к столику небрежной походкой молодой, высокий, плотный человек с толстым лицом и глазами навыкате.

- Можно? - спросил он, кивнув на свободные места.

- Присаживайтесь, - ответил усатый итальянец, глянув на незнакомца из-под широкополой шляпы.

Тот уселся, брякнул на стол кружку с пивом и прямо посмотрел на итальянца.