Дневник Великого поста

Все, что мы терпим, мы заслужили, мы сами в громадной степени создали свое страдание. Я в том числе, искренно тебе говорю. А как сказал один человек, „нищие не могут роптать, но они не могут и унывать, они могут только нести свой труд нищеты и надежды“. Они слышат, как „Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датеся в снедь верным“. Прости меня, я ничего не знаю, кроме этого, и я хотел бы, чтобы ты жила и умерла с этим» (01.01.76 г.).

В одном из последних писем сыну: «Я всегда говорил тебе и всегда искренне говорю себе: в нас до безобразия мало любви… рви паутину лукавства. Для любви от нас нужны прежде всего и больше всего не романы и не богословские статьи, даже с самыми хорошими намерениями, а повседневное отношение с живыми людьми. Но удерживать в себе тепло любви именно в этом плане, в повседневности, а не в статьях и размышлениях, невероятно трудно, что и показывает золотую пробу любви. Тут надо держать себя все время в порядке. Вот ты пишешь о метро, о „шествии мимо тебя роботов“, и еще даже почище, об ужасе своего одиночества среди них. Нельзя так мыслить, пойми, дорогой мой. Я не буду говорить об образе Божием, луч которого не погаснет в человеке до окончательного суда Божия. (А как же иногда удивительно бывает почувствовать в метро этот ясный и нетленный луч! Какая это бывает радость.) Я скажу другое, вспомню слова о. Николая Голубцова. Он мне сказал: „Если хотите начинать как-то упорядочивать свои душевные отношения с людьми, повторяйте иногда эти чьи-то слова: Все святые, кроме меня“» (22.05.76 г.).

А вот одно из самых последних писем, написанных Сергеем Иосифовичем в его жизни, – оно снова к сыну. Уже попрощавшись с ним, он вдруг начинает говорить о монашестве: «Одна твоя фраза в разговоре напомнила мне слова моего отца: русская религиозная личность корни свои имеет в монашестве. Можно не идти в него, но нельзя не понимать, что оно всегда было и будет высшим идеалом русского человека. Потому-то и созидались все эти „Северные Фиваиды“, потому к нему и устремлялся со всех концов простой народ, потому его принимали князья, хотя бы перед смертью, потому его желали познать и Достоевский, и Толстой, и Блок. Оно есть непрекращающееся первохристианство, полнота того безумия, к которому призвал Бог свой мир, призвал и призывает, так как только в нем спасение мира. Благоразумием и умеренностью мира не спасешь.

Можно не идти на монашеский подвиг, но очень плохо, когда не понимается самая суть монашества как апостольского горения за людей, когда Зосима смешивается с Ферапонтом. Древние отцы ясно определили монашество. „Монашество есть предание себя на молитву за весь мир“» (осень 1976 г.).

Видимо, точка зрения на роль монашества в Церкви была Сергеем Иосифовичем воспринята еще от отца, с нею были созвучны и мысли тех, кто окружал протоиерея Иосифа в детские годы его сына Сергея. Эту мысль, как что-то очень важное, спешит передать своим детям и сам Сергей Иосифович, пронесший ее через всю жизнь и укрепленный в ней собственным опытом.

И вот выдержка из практически последнего письма Сергея Иосифовича сыну, февраль 1977 г.: «Я сам много унываю, тягощусь тем, что и не оживаю, и не умираю, но, в общем, и я, грешный, чувствую милостивую руку Божию и целую даже символ ее с любовью. „Все от Него, Им и к Нему“. Мы часто забываем эту заповедь о бдительности против земной печали… „Печаль мирская производит смерть“ (апостол Павел). И мы так мало боремся с этой смертью в себе!» Здесь же о Вере Максимовне: «Она в бодрости и в чуде жизни ради других. Ради себя этого чуда не посылается».

Пятница В оккупации

Когда мы переехали в Гродно, в конце шестидесятых, мне было восемь лет. Это как раз время начала отъезда евреев на свою историческую родину. В те годы много говорили о евреях. Даже среди детей ходило множество легенд на еврейскую тему. Помню, мои польские друзья, переходя на шепот, рассказывали, что одно время евреи будто бы воровали польских детей и выкачивали у них кровь, которую потом добавляли в мацу. Что такое маца, я не знал, но на всякий случай уточнял: а русских детей они, часом, не воруют?

Будучи взрослым, заинтересовался историей Гродненского еврейского гетто и даже написал на эту тему рассказ «Я люблю Гродно». Рассказ небольшой, и многое из прочитанного тогда так и осталось невостребованным.

Сегодня причащал одного дедушку. Они ассирийцы, потомки тех, кто в 1915 году, спасаясь от турецких головорезов, нашли приют в России. В прошлом году был у них в гостях, и старики рассказывали мне свою историю.

Снова захотелось вернуться к теме Гродненского гетто. Сегодня перескажу рассказ одного мальчика, чудом выжившего и дождавшегося прихода советских войск. Он печатался в каком-то еврейском журнале.