Дневник военных лет

22-е. Сегодня опять замечательный день, ясный, мирный, холодный: “Тайно люблю золотые цветы осени ранней, любви умирающей”… Днем два раза где-то далеко часто говорили зенитки, и потом на запад прошло много истребителей. Говорят, что у нас ждут налетов, непрерывные дежурства и т.п.

28-е. По-прежнему тихо. Немцы застряли. Не повторится ли у них прошлогодняя потеря темпа?

Под Сталинградом у нас, говорят, четыре армии, но они из инородцев, те не хотят драться, сдаются и т.п., и немцы сдерживают их четырьмя дивизиями! Остроумцы придумали Гитлеру казнь после того как его схватят: выучить наизусть историю ВКП(б) в переводе на древнееврейский язык.

В МГУ занятия с 1 октября. В школах ребятам дают горячие завтраки. Лютика сегодня приняли в пионеры. Он явно доволен.

Картофель выкопан и составил 45 ведер плюс полтора ведра из писательского огорода в “Заветах Ильича”. Там так наспех его собрали, что много его осталось в земле. Его предложено желающим выкапывать, оставляя себе 50%. Соня, Оля и Лютик отправились туда и накопали довольно быстро три ведра, но в питании мало жиров и нет мяса. Я довольно сильно похудел и в глубине души всегда хочу есть. А ведь мы, я считаю, живем сравнительно неплохо. Хуже привилегированной публики и низов, имеющих связь с деревней или спекулирующих, но лучше массы служащих и т.п. Зина с ее психологией времен первого христианства ничего не ест и ужасно похудела, а в школе у нее очень много работы. А Л.П. и А.Г. на Алтае приобрели телку в обмен на несколько аршин материи и кое-какую поношенную одежду. Забавная жизнь, лишенная какой-либо перспективы.

29-е. Сегодняшние сводки тревожны: тяжелые бои в Сталинграде, бои с танками и пехотой противника в районе Моздока. На эзоповом языке Информбюро это означает, что под Сталинградом у нас создалось очень плохое положение и под Моздоком немцы едут вперед, т.е. прорвали наши позиции. Боюсь, что скоро мы сообщим об очередном просчете германского командования, которое мы заставили взять Сталинград 30 сентября, а не 25 августа, разрушив его коварные планы. Темп здесь, конечно, очень важен, но уж слишком близко немцы подошли к Грозному.

Население готовится к зиме. Мимо нас все время ходят жители с вязанками нарубленного в лесу молодняка. Та же картина на шоссе. Год назад в Пушкино было почти так же спокойно и я уже полагал, что удара на Москву не будет. Он начался 2 октября, так что иды марта еще не прошли.

Октябрь

3-е. Был в Москве. Вернулся. Перед отъездом был в нарсуде — выселял по доверенности Ершова вселившуюся к нему даму со смешной фамилией Ласка. Безотрадная картина: глупые невежественные безответственные люди решают судьбу бедных и забитых людей. Девушка на хлебзаводе взяла буханку хлеба для брата, уезжавшего в армию, — год заключения в тюрьме. Рабочий, получающий 200 р. в месяц, украл несколько мешков — два года. Женщине, купившей у него мешки, чтобы обменять их в дальних колхозах, — год принудительных работ.

Приехал Зелинский из Ташкента. Там — то же, что и у нас. Кило картофеля 30—40 р., масло — 500 р. килограмм. Приехала дочь Ершова из Кировской области. Там то же. Приехал раненый племянник Сони Борис и уехал в Яренск.

Выпивал в Москве в обществе командиров из дивизиона катюш. Они в пьяном виде говорят о родине с достоинством. В вагоне поезда разговор с бойцом, едущим на отдых после раны, худой, бледный, уверен в победе, готов ехать опять на фронт. Слышал подробности ржевской операции. Главной помехой явился дождь, спутавший все карты. Мы должны были выйти к Смоленску. Говорят, что наши истребители очень уступают немецким, что итальянцы ввели новый бомбардировщик с броней, не пробиваемой ни зенитками, ни пушками истребителей. Жалуются на бестолковость командования.

Но положение на фронте, должно быть, стало лучше — под Сталинградом мы наступаем с севера. Говорят, что на Западном фронте будут крупные события. Говорят, что будет Второй фронт. Главное — додержаться до осени, чтоб немцы не дошли до нефти. Учгиз заказывает мне снова “Теорию литературы”, как раз 16 октября прошлого года мне должны были дать аванс. В этом году Москва тверже. В Москве на площадях лежат дрова, привезенные на автомобилях. Выдают жителям крохотные кучки. Их трогательно разносят старики, женщины, пока дети ждут, охраняя эти кучки. Приехала Е.А., но мы еще не виделись. Машина стоит, добираюсь до дачи пешком, устаю. Начал лекции в МГУ. Оля начала учиться. Во вторник будет меня слушать. Слухи о сокращении выдачи белого хлеба в октябре оказались ложными.

Все же положение напоминает прошлый год. Опять у немцев — “чуть-чуть” не выходит и к зиме им будет плохо.