Дневник военных лет

5-е. Вечером салют — подошли к Волочиску. Очевидно, мы придаем этому успеху большое значение: не дали даже “последних известий” и все время играем марши. А под Псковом — затихло. Я по-прежнему не понимаю нашей стратегии: рвать фронт в десяти местах и нигде — как следует. Все наши прорывы затухают: бьем пятерней, а не кулаком.

29-е. Был в Переделкине. 31-го уеду в Узкое. Мы наконец выполнили приказ В.М. Молотова, отданный 22 июня 1941 года: отбросить врага за пределы государственной границы. Но все-таки я не расцениваю события особенно оптимистично: все дело во времени, хватит ли нам сил вынести этот непрерывный надрыв наступления? Не измотают ли нас немцы так, что мы начнем распадаться внутри, к удовольствию Черчилля?

Май

13-е. Вчера был Евнин. Хотел его устроить в институт школ. Сначала все шло хорошо, но, узнав о его национальности, его кандидатуру отключили без разговоров и категорически. Интересно: я думал, что это уже схлынуло. Сам он знает о гонении на евреев, говорит, что очень не любит свой народ и очень уважает русских.

26-е. Пушкино. Вчера слушал в Союзе писателей новые главы “Петра Первого” А. Толстого. Очень сильно написано. Он — чуть ли не последний представитель нашей литературной культуры.

В университете то же, что с Евниным: отклонили прием в аспирантуру евреев, при этом так бестактно, что об этом говорит весь университет. Я спрашивал Еголина. Он говорит — ничего не поделаешь: засилье евреев…

Шум у философов: сняли премию с 3-го тома истории философии. Громят экономистов за недооценку национальных достоинств Канкрина. Стали говорить о том, что мы слишком строги к самодержавию: оно вело здравую государственную политику, присоединяло новые земли и народы, неся им блага русской культуры. К. Осипов хочет писать роман о Скобелеве. Но — вчера мне звонил Еголин и спрашивал о произведениях, в которых советский патриотизм подменен просто русским. Значит, ищут какую-то среднюю.

<…> Началось переселение народов: идут в Сибирь эшелоны жителей освобожденных областей, а туда едут с востока. Поезда забиты до того, что крыша вагона стала нормальным местом: там проверяют билеты, и если они есть — все в порядке. Переселение — суровая мера, но трудно найти иную: слишком пропитаны немцами эти области, шпионаж, диверсии (Ватутин, например, — их жертва. Впрочем, он бы выжил, если бы согласился отрезать ногу).

Было письмо из Киева: мать Л.П. как “фольксдейче” была отправлена в больницу и, может быть, жива (где-нибудь в окрестностях Киева), а дядя ее умер. Печально с Гречишниковым: он, оказалось, у немцев вовсе не был партизаном, а писал у них в газете. Теперь он в концлагере ждет суда, а по одной версии, даже расстрелян. Жаль — очень хороший человек. Зато Эйшискину освобождают досрочно. А в университете мы присудили ученую степень В. Маслову, хотя он все время работал у немцев.

А вообще, “жизнь, не зная истребленья, так только замедляет шаг”. Теперь это могут сказать немногие, к сожалению, среди них и я…

В этом году под Москвой еще более раскопано земли. Всюду — огороды. У нас уже посажено, как и в прошлом году: 200 м в “Заветах Ильича”, 70 — на улице против дачи. На этот раз удалось нанять рабочих для копки и посадки. Соня очень извелась.

Интересно, что 3-й год войны на исходе, а положение туманнее, чем когда бы то ни было. Я уж давно перестал делать глупые предположения, как в первые годы.

Июнь

6-го в институте обычное заседание. Является в 3-м часу Лёля Любарева и говорит о том, что радио сообщило о высадке во Франции. Начало конца войны. Думаю, что если союзники начали это дело, то оно пойдет быстро. Вероятнее всего, если у немцев нет какого-нибудь трюка в запасе, им придется устроить внутренний переворот и сдаться, потому что теперь-то каждому из них должно быть ясно, что они только губят свои последние силы. Теперь все-таки можно действительно ждать конца войны.

Говорят, что 31-го началось в Белоруссии наше наступление. Но пока о нем что-то не сообщают.

11-е. Сегодня вечером “последний час”: мы ударили на финнов. Вообще-то говоря, это мудро: и наступаем, и в свою пользу (к миру Финляндия будет у нас под рукой). Но вообще-то это, конечно, зря, если учесть дорогую русскую кровь, которая уже три года лилась по дешевке.

24-е. В институте СП меня представили к медали “За оборону Москвы”… и мы пахали.

26-е. <…> Моя мечта — к осени отбиться от занимаемых должностей, перестать читать лекции и перейти на домашнюю работу. Буду жить на даче и переведу “Слово о полку Игореве” стихом “Песни о купце Калашникове”. Чувствую себя скверно. Отдыхаю: сдал учебник для школы и еще не начал возиться с историей советской литературы для ИМЛИ.

Август