Dневник Z

На крыльце подросток играется с собакой хаски. Отдаю ему «сниккерс». Общаемся, и тут я вспоминаю, как кто-то из зрителей несколько раз писал мне: «Не видели ли мою собаку породы хаски?» Через пару дней снова сообщение: «Поищите собачку мою в том районе». Спустя некоторое время опять замечаю комментарий под моим роликом из Рубежного: «Ну, как не нашли еще? Поищите», — и так две недели. Делаю фото собаки, рассказываю об этой истории, а мальчик в ответ: «Только я собаку никому не отдам. Я её нашел, мы теперь всё время вместе». Правильно, — думаю. Я бы тоже не отдал. Да, и вообще, как можно было уехать и бросить своего верного друга в беде? Пусть сам едет искать питомца! Если, конечно, питомец захочет к такому обратно.

В больнице нет света. И нет ни одного признака присутствия здесь военных. Только гражданские. Врач осматривает пожилую пациентку.

— Язвы нет, — говорит ей. — Успокойтесь.

Та охает. В унисон ей на улице бухает мина.

— Сегодня еще не так сильно стреляют, — вздыхает медсестра. — Вчера вон из подвала не вылезали. И доктора нашего ранило.

В больнице работают всего четыре врача и несколько сотрудников среднего персонала. Медикаментов почти нет. Люди приносят в больницу оставшиеся лекарства из вскрытых городских аптек. Это не мародерство, а выживание. В коридоре лежат оранжевые носилки в бурых пятнах. Воды здесь тоже нет. Следовательно, стерильность условная. Хирург во время экскурсии по учреждению всё время шутит. Но однажды вполголоса серьезно спрашивает:

— Парни, вы случайно водки не привезли? Здесь иногда головой двинуться можно.

Развожу руками. Есть только сигареты и шоколад, отдаю всё врачам. И обещаю себе, что в следующий раз привезу и водку.

Проходим сквозь отделение с выжившими из ума одинокими бабушками. Беспомощные и жалкие, они лежат и сидят на кушетках в коридоре. В палатах нельзя. Во время обстрела лучше находиться там, где нет окон. Целее будешь.

На улице завернутые в простынки рядком выложены десятки тел.

— Эта лишь та часть, которая не поместилась в морг и в подвал, — говорит хирург. — Хоронить пока не рискуем. Там на юге города танчик укропский катается, пуляет, когда вздумается. Отгонят наши врага, похороним людей нормально.

— Почему вы не уехали? — спрашиваю врачей.

— Ну, а как мы оставим своё отделение? — отвечают вопросом на вопрос, и он не нуждается в ответе. Всё и так понятно.

В бомбоубежище больницы живут люди. Мимо нас проходит женщина в шапке-берете, просит передать видеопривет дочке:

— Ирочка Балабаева, из Воронежа, мы живы… Папа здесь и бабушка, — она пытается улыбаться, но слёзы сильнее, и женщина не может договорить, просто благодарит нас и уходит.

— Все хорошо будет, — пытаюсь искренне её подбодрить, но что для неё сейчас стоят мои слова…

Она пытается ответить, эмоции сковывают речевой аппарат и не дают вымолвить ни фразы. Получается выдавить лишь одно слово:

— Надеемся, — отвечает она, тихо плача, и спускается в подвал с ведерком жиденького супа.

Когда «всё будет хорошо», я и сам не знаю. А в Рубежном счёт жизни идет на часы и даже на минуты. Остаться бы целым до этого «всё будет хорошо». Начиная с сегодняшнего дня ей придется выживать в этом аду ещё целый месяц.

4 апреля 2022 г

Эта ремонтная база засекречена. Затеряна где-то в донбасской глуши среди посадок, где на много километров ни души. И мы стараемся снимать её так, чтоб в кадр не попали рельеф местности и линии электропередачи.

Здесь чинят не только нашу, но и трофейную технику. Последняя-то нам, журналистам, и интересна. Наш гид здесь — боец Василий Каира, внешне — близнец Лёхи «Киндера», моего дворового друга из Старой Руссы, только ростом повыше. Застиранные до бесцветности бушлат и штаны с масляными пятнами, которые уже невозможно вывести. Работяга. Война для солдата — это, прежде всего, тяжёлый труд.

— Самое страшное — самолёты, — признается Вася. — Это ещё с 2014 года осталось, когда нас бомбили. Я подростком тогда был. И даже, когда знаю, что это наши летят, все равно страшно. Ищешь куда бы заныкаться.

Вот самоходка «Акация» и БМП, новенькие от ВСУ достались. «Z»-ку только нарисовать и вперёд — бей врага его же оружием! На остальные трофеи без жалости не взглянешь, годятся только на запчасти. Тут старый УАЗ, переделанный в тачанку — пулемёт в кузове. Украинский хэндмейд. «Лобовуха» напротив водительского места аккуратно прострелена. Российский хэдшот. А это скандально известный бронемобиль «Саксон». Созданный британцами в семидесятых годах для разгона толпы в странах третьего мира. На родине его давно списали, но умудрились продать Украине за баснословные 50 тысяч долларов за штуку. «Саксон» известен тем, что переворачивается на ровном месте и убивает свой же экипаж. На борту машины красный крест. Забавно. Можно было бы сразу написать «200».

— Вась, а гражданская профессия у тебя есть? — спрашиваю бойца рембазы.