— Штурмили мы участок частного сектора за железнодорожной переправой, — делится впечатлениями боец. — И только мы там закрепились, противник начал отрабатывать интенсивно химоружием. Я не знаю, что они там используют. Но этот газ очень тяжёлый, он проник в бункер. И ребятам стало плохо. Двое уже были без сознания, когда я вытягивал их оттуда. А в моём противогазе оказалась дырка. Сначала я не понял, почему мне так плохо. Ощущения следующие: первое — это непонятная слабость, второе — головокружение, сжимались внутренние органы, как в тисках, болел кишечник. Только когда вышел на свежий воздух и провел там час, тогда отошёл. Даже настроение хорошее появилось. Ну, и не первый раз по нам работают химоружием. Ещё когда занимали кварталы, с беспилотников сбрасывали какие-то снаряды, что у пацанов некоторых эпилепсия начиналась. Пять приступов, но всех откачали, всех вылечили.
Заходим в штаб «вагнеров», поужинать да отправиться в путь домой. На кухне двое. Один боец — небольшого роста, суетится по кухне, готовит суп. Второй — мужчина постарше, пьёт чай. Оба бывшие зэки. Первый, тот, что повар, говорит:
— А меня вот эта война мало интересует. Я пошёл сюда только ради амнистии, — говорит мужичок, ухмыляясь и старательно помешивая варево в кастрюле. — У меня на воле есть дела. Должнички. Вот контракт через пару месяцев закончится, и я вернусь спросить с них. Один, правда, слинял куда-то. А второй живёт себе, не тужит. Миллион мне должен.
— Вы не думайте, что мы все такие, как он, — кивает на соратника второй зэка, седобородый, как Дед Мороз, интеллигентный с виду. — Я вот сюда не за помилованием пришёл. Я смотрю на современный мир, нашу молодёжь, ее интересы, и не хочу, чтобы наши будущие поколения превратились в моральных уродов. Чтобы ЛГБТ не сеяли свои семена, нацизм голову не поднимал, пошёл, чтобы наши традиционные ценности отстоять.
Я смотрю на этого мужчину и никак не могу вспомнить — на кого же он так похож!.. Что-то тёплое и душевное, но что конкретно, не могу идентифицировать.
— Я вот хотел бы, как было в СССР. Пионерия, любовь к Родине, светлые идеалы, — размеренно продолжает собеседник. — А то, что сейчас я вижу, их интересы, меркантильность, это неправильно! Как это вообще возможно?!
Любопытно. Почему он удивляется, подумал я. Да, таков мир, к сожалению. И уже давно. Есть в нём много неидеального и неправильного, на мой взгляд. Но удивляться так этому теперь, спустя тридцать с чем-то лет после падения Союза, это немного странно.
— Скажите, а вы сколько в общей сложности сидели? — спрашиваю его.
— Больше тридцати лет. Но я все эти годы следил за новостями, всё читал, изучал в интернете. Так что в курсе современной жизни.
Ах, вот почему он так удивляется! Он сел в тюрьму, будучи еще советским человеком, с соответствующим укладом и взглядами того времени. Он словно пришелец из прошлого! Его будто заморозили в СССР, а спустя треть века разморозили и снова запустили в мир, но уже в современную Российскую Федерацию. И мир почти до неузнаваемости так изменился, что человек не сразу может это принять. Это так невероятно, на самом деле. Пообщаться с человеком, воспринимающим всё исключительно через призму советского времени. Как в фантастических фильмах!
— У каждого времени свои плюсы и минусы, — говорю я. — Эпохи меняются, люди, мода, поколения, даже ценности. Это обычный процесс. Естественный. Но вот в чём я с вами абсолютно согласен, так это в том, что былые ценности хорошо бы возродить и жить согласно им.
Мы уже поели, и один из командиров зовёт нас в расположение, чтобы показать коллекцию ценнейших трофеев. Я прощаюсь за руку с седобородым приятным пожилым мужчиной и тут же вспоминаю! Он так похож на советского артиста Валерия Золотухина! Только с усами и бородой.
В «располаге», похваставшись десятком иностранных автоматов и гранатометов, «музыкант» высыпает на диван ворох трофейных шевронов.
— Это шевроны: от иностранных наёмников до роты обеспечения, — приговаривает боец, чем-то похожий по говору и даже комплекции на комбата Аскольда. — Здесь можно найти американские флаги, грузинские, немецкие, есть всё. Украинская разведка, национальная гвардия.
— О, Динамо! — нахожу я в куче патч футбольных фанатов из Киева. — Хулиганьё киевское!
— Да, киевское хулиганье, — подтверждает «музыкант», пытаясь расцепить два других шеврона. — «Правый сектор» с американским «матрасом», сука, склеился! В одной кучке пидарасы собрались.
Все смеются.
— Вот «охотник на орков» хохляцкий, — продолжает «вагнеровский Аскольд». — Ну, был, они все тут БЫЛИ. Печально известный батальон «Донбасс». Вот бахмутская серия: «непокорённый Бахмут», уже покорённый практически.
— А это «СС Галичина», — откапывает голубой шеврон Дима Астрахань.
— Ну, и вот значки! — боец опорожняет второй мешок трофеев, там награды и разного рода вражеские знаки.
— Натовская медаль «За Югославию», — подсказывает Астрахань.