Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём (СИ)

За окном всё ещё проплывали руины древнего города — боже, какой же он высоты? Вонь за время моего отсутствия никуда не делась, даже стала сильнее. Мебель и груды хлама похожи на людей, которые замерли в самых неудобных позах при моём появлении. Боже, как я мог оставить здесь девочку?

Для себя я решил, что сборы не займут много времени.

Едва придя в себя, я увидел Ольгу. Она сидела, привалившись к стене, и длинные ноги, будто бы завязанные в узел в месте, где должны быть колени, вызывали ощущение чего-то рудиментарного, ненужного. Камзол похож на мясную тушу, подвешенную к потолку, а башня — на огромный пчелиный улей. Там светились огоньки — несколько лилипутов несли дозор. Все они повернули головы в мою сторону.

Когда я непроизвольно хрустнул суставами, фигура у стены ожила. Неловко покачиваясь, подтянула к себе ноги, но прежде чем успела встать, я уже ретировался из комнаты. На старшую сестрёнку по-прежнему можно положиться. До конца времён на страже, до конца времён верна, пусть даже знает, что это не правильно… великая мать была бы довольна.

В коридоре какая-то живность неспешно уползала из-под ног и пряталась в груде посудных черепков и старых телефонных справочников. Ветер шевелил страницы, на каждой я подмечал размашистый, нервный почерк матери, Таисии Петровны, который оплетал эту груду бумаг, словно шелковыми нитями. В комнате, стоило мне войти, стены и предметы мебели бросились друг к другу в объятья. Граммофон заглядывал своим раструбом прямо мне в лицо и походил на рака-отшельника. Я… всё, что я хочу сейчас, это подхватить под мышку мою маленькую девочку и бежать, бежать, бежать отсюда, к Марии и её загадочным придуманным друзьям, которых я так ни разу и не увидел. По крайней мере, с ней можно поговорить о простых человеческих вещах…

Блог на livejournal. com. Последняя запись. 27 мая, 03:17. Когда я вернусь, всё будет по-другому.

…Меня не было, кажется, шесть или семь часов.

Я отнёс малышку покушать, немного с ней поболтал, глядя, как раздувается и опадает её живот. Относиться к крохотному существу как к человеку или же как к набору недозрелых органов, лишь номинально связанных между собой — личный выбор каждого. Уверен, почти все, кого я встречал здесь за последние годы — мамаши-хохотушки с колясками, душевные бабушки, работящие отцы с остановившимся взглядом, которые непонятно чем занимаются в таком маленьком городке, водители автобусов, что милостиво открывали двери по взмаху руки, чтобы подобрать опоздавшего пассажира или даже подождать пару минут завсегдатая утреннего маршрута, просто бродяги или ворчливые выпивохи за стойками возле открытых баров, — я буквально видел, как их корёжит от одного вида моей малышки. «Эмбрион, — сказали бы они. — Зародыш. Почему он ещё дышит? Всё равно он не выживет. Так стоит ли продлевать мучения?» Может, кто-то из сердобольных и прошептал бы — «бедняжка», но я уже заранее ненавидел это слово. «Она моя дочь!» — готов был орать я, забыв, что это не так.

Да и дело не в этом.

Дело в том, что она — одна из немногих живых душ в этих четырёх стенах, душ, с которыми я мог ощутить и даже увидеть пульсирующую серебристую ниточку родства. Тело ей досталось — всё равно, что скомканная бумажка, но это ничего не значит. Я готов заявить во всеуслышание всем своим призракам: она будет такой, какой мы дадим ей себя почувствовать. Я буду стараться, чтобы этот напиток получился без горького осадка — того, который присутствовал в моём детстве, даже несмотря на отсутствие внешних изъянов.

Перестав наконец терзать клавиатуру, разминая одеревеневшие запястья, я подумал с грустью: «Если мне, конечно, представится шанс сделать её такой. Если всё ещё не окончательно испорчено». Потому что, пронося малышку мимо комнаты девочек, я напрочь забыл о старшей сестре. Меня буквально втянуло в дверной проём. Не успел я вздохнуть, как стоял перед Ольгой, держа перед собой, словно щенка, человеческий эмбрион. Я хотел закрыть собой Акацию, спасти её хотя бы так, повернувшись спиной к верной смерти. Я видел в отражении в стекле шкафа свои глаза, похожие на глаза бешеной лошади.

У обитателей базальтового муравейника были копья и камни, и крошечные ножи, похожие на коготки котёнка, но, выскакивая наружу, они тут же роняли своё оружие и начинали кулаками расчищать себе путь, чтобы поскорее убраться прочь. Возникла давка.

Опустив взгляд, я стал смотреть на босые ноги Ольги, и свои, не менее босые и даже больше похожие на куски серого пластилина. Прямо сейчас я ничего ими не ощущал, а пытаясь пошевелить хотя бы пальцем, получал отдалённые, гулкие вспышки боли — поэтому упустил момент, когда на балконах башни не осталось никого, кроме нескольких дезориентированных бедолаг, которым слишком сильно заехали по голове.