Дневники 1870-1911 гг.

<...> Постоял немного за Всенощной в Казанском Соборе. Певчие прекрасно пели, особенно щеголяли альты, заглушавшие иссь хор. Бросился в глаза глубокий смысл свечей пред иконами: и полутемном храме — потому, чтобы такую громаду достаточно осветить, нужны тысячи свечей, — два подсвечника, — пред чудотворной иконой, и направо пред Спасителем, — точно яркими .тездами на небе сияли бесчисленными светами жертвованных молящимися свечей. Когда стали читать Шестопсалмие, отправился в Исаакиевский Собор. Должно быть, более тысячи было молящихся, но Собор казался довольно пустынным. Постояв немного за народом, отправился в алтарь. Служащий протоиерей надоел разговорами в алтаре. Гимназисты Лёля Храповицкий, I [ефедьев и Дмитриев — из реальной гимназии, пришли из противоположной стороны за благословением, и Лёля зазвал к себе поеме Всенощной. Подошел под благословение и какой-то католик, попросивший его на французском языке. Начиная с ирмосов вы- I пел к клиросу. Что за чудное пение! А когда сошлись оба клироса для пения «Слава и ныне» пред Великим Славословием», и потом «Слава в вышних Богу», когда запели — среди великолепия храма, когда море голов православных христиан видится тут же — мне сказалось, что только великий народ в таком великолепном храме таким дивным пением может восхвалять Бога, — и дрогнуло чувство и религиозное, и патриотическое! Слово «свет» пропето было так сильно и полно и с таким медленным замиранием звука, что мне казалось — в Японии в это время занимается заря и оттуда шлется радостное известие, что и там — свет! Вот где, в таких храмах можно воспитывать прочное религиозное чувство, основу всех добрых чувств на земле! <...>

1880 г.

С.-Петербург

1 января 1880. Вторник

Только что пробило двенадцать часов ночи на 1880-й год. Встречаю Новый Год в келье Александро-Невской Лавры. Скучно! Не от одиночества. Мог бы встретить Новый Год в обществе. К десяти часам вернулся от графов Путятиных; думал было там встретить — скука; к товарищам в семейства пойти бы — опять скука, в Лавре к кому-нибудь — еще больше скука. И вот общий тон моей жизни в Петербурге — скука. Или уж я сделался не годен ни к чему, что только скука одолевает? Но отчего же, когда или внезапно двинется дело по Миссии, или большое пожертвование кто сделает, точно на крыльях весь день летаешь? То — обман, или это? При скуке думаешь, как бы умереть поскорей, при успехе — рано, еще — куда! И везде-то хорошо, где нас нет, и все то интересно, что предпринято и не доведено до конца. Завтра узнаю, прошло ли дело о двадцати девяти тысячах шестиста девяносто пяти металлических рублях для Миссии чрез Государственный Совет; если да — радостен будет Новый Год; нет — тоска задавит; озлюсь разве на несколько дней, а там — опять скучная процедура. Скоро ль же в Японию! Там хоть дело — прямо к делу, не вялое и выжидающее, а живое и жизненное. О, не дай Бог заскучать в Японии — нет больше спасения от скуки на земле; по крайней мере, в России — всего менее. <...>

5 января 1880. Суббота. Десять часов вечера