Дневники 1870-1911 гг.

Из Дворца, уже в третьем часу, отправился к Владимиру Александровичу Соколову, бывшему механику на «Соболе», так как обещал быть у него в три часа. Жена, дочь Протоиерея отца Евстафия Васильевича Крюкова (Семеновского Полка), — очень миленькая, и две малютки дочери. Пришли Казначей (должно быть, Семеновского Полка) и отец Протоиерей. Едва ли что можно добыть из их церкви Введения. Впрочем, может, что и найдут; Казначей говорил, что покровов — много у них. К че-тырем часам был у Константина Петровича Победоносцева. Вот труженик-то, и что за добрый человек! При многосложности своих важных обязанностей еще находит время и сердце хлопотать о Миссии; Наследнице он рекомендовал меня, и я застал его за моим рапортом — готовил послать его к Наследнику. Дал мне наставление; что Наследнице следует рассказать о Миссии, не дожидаясь вопросов, так как она стесняется говорить по-русски, хотя понимает все хорошо; советовал говорить по-английски, но я стеснился, ибо и сам плохо говорю. Видно, что и поесть ему некогда, — отвернулся в другую комнату и вернулся жующий что-то; «Я — как белка в колесе», — говорит. Звал к себе по четвергам. <...>

В шесть часов отправился смотреть живые картины у отца Федора Николаевича Быстрова. Показывали «Фортуну и нищего», «Демьянову уху» (из Крылова), «Саула и Самуила», «Купидона», «Ангела-Хранителя», «Девушку у колодца» (при бенгальском огне); распорядительницею и сочинительницею была Анна Петровна Парвова, сестра Ольги Петровны Быстровой и жена Алексея Ивановича Парвова. Не понравилось. В Японии у нас семинаристы, пожалуй, лучше устроят. На будущий год сделаем. Потом были танцы; распорядителем — Петя, сын Алексея Ивановича Парвова; множество французских кадрилей; больше всего понравилась русская, протанцованная несколько раз маленькими гимназистами под музыку гимназиста же. Обещался всей этой «молодой России» прислать по вееру из Японии. Были еще дядя и два двоюродных брата Федора Николаевича; первый — старец, и у него сын — большой, гимназист и музыкант; у вторых дети — мелюзга, гимназисты-танцоры, и один — музыкант; самая занимательная была эта последнего наслоения молодежь. Был еще Разумовский — Протоиерей Смольного монастыря, тесть Федора Николаевича. Начались фанты у молодежи, а мы поужинали и стали расходиться; был еще В. Гер. Певцов — в карты играл со старухами. При прощанье, привыкши в Петербурге целоваться со священниками, поцеловал, забывшись и под болтовню с провожавшим Федором Николаевичем, и жену его, Ольгу Петровну, что пресмешно вышло. Вернулся во втором часу.

7 января 1880. Понедельник.

Двенадцать часов ночи

<...> Ровно в два часа был в Аничкином дворце. По докладе Цесаревна приняла в гостиной среди зелени; между прочим, у меня над головой стоял горшок со светло-красной азалией, со- нершенно такой, как у нас в Японии; вдали виделась другая та-кая же азалия. Недаром Цесаревну все любят. Как она проста и ириветлива, как скромно села на диване, указав мне ближайшее кресло! Сразу развязывается язык, и я без малейшего стеснения стал говорить о Миссии; вытащил из кармана пакет с фотографией группы нынешнего Собора, с номером «Сеогаку-засси», письмом из Японии отца Владимира и в течение речи показывал ей то и другое. Она несколько раз повторяла: «Да, нужно поддержать Миссию, я скажу Великому князю»; о петербургских властях выразилась: «Они здесь спят немножко», хотя я не мог себе дать отчета, о ком собственно говорит. <...> При аудиенции никого не было; по крайней мере, я никого не видал, да и некогда было рассматривать. И эта Императрица будущая огромнейшей в свете Империи — вместе с тем скромнейшая и добрейшая женщина в свете! Дай Бог ей много радостей и много добрых дел! Когда вышел от Цесаревны, было три часа. Вернувшись домой, вечером хотел было идти в город, как пришел Протоиерей Митрофаньевского кладбища, Николай Данилыч Белороссов, бывший брюссельский священник, с которым я виделся десять лет назад в Лондоне у Е. И. Попова, и просидел весь вечер. Учит христианству ныне какого-то графа-немца, который на днях и будет присоединен к Церкви. Рассказывал много неутешительного про своего главного Протоиерея Муретова, бывшего прежде Исаакиевским, и — вообще про духовенство, читал свою недавнюю проповедь, в которой довольно остроумно сопоставление людей, желающих рановременно реформ, с евреями, прогнанными от Кадис-Варни; приводил изречение одного Архиерея, что возвышение начальствующих — не в угнетении подчиненных, а в поднятии их; вспоминал своих академических товарищей — Максодонова, Капитона Белевского и прочих.

8 января 1880. Вторник.

Семь часов вечера