Дневники: 1897–1909

Еще была Стелла, которая, взяв на себя роль хозяйки дома 22 по Гайд-Парк-Гейт, стала следующей «ближайшей опорой» ^[2] Лесли Стивена. С пятнадцати лет она взяла на себя многие обязанности Джулии, а с восемнадцати стала ухаживать за самим Лесли. Она чрезмерно заботилась о здоровье отчима и, подобно матери, была очень красива. Разве не естественно, что Вирджиния в 1897 году, когда она уже более или менее оправилась от смерти матери, обратила внимание на деликатность положения Стеллы и опасность положения отца? И разве не естественно, что Вирджиния, пускай и смутно, воспринимала Стеллу, свою чересчур беспокойную замену матери, незвано      й гостьей, вторгшейся на территорию, на которую она не имела права претендовать? Будучи вдовцом, Лесли принимал как должное раболепие падчерицы и само собой относился к ней как к собственности. Едва ли Стелла, считавшая себя второсортной, понимала, что прежде всего ей нужно было уберечь себя от превращения в суррогатную жену отчима.

Поскольку в зрелом возрасте, как и в детстве, Лесли зависел от заботы отзывчивой женщины, он не счел беспокойство Стеллы по поводу его многочисленных болячек чем-то необычным. Разумеется, у него было слишком пуританское воспитание, а значит, и характер, к тому же он не обладал достаточным воображением, дабы понять, что его отношения со Стеллой могут истолковать как, возможно, слишком интимные. И все же достаточно прочесть несколько строк из письма, которое Лесли Стивен написал Стелле в день ее свадьбы с Джеком Хиллзом, 10 апреля 1897 года, дабы узнать суть его чувств:

Я знаю, что мы любим друг друга и будем продолжать любить. Я знаю, что ты сделаешь для меня все возможное… Я говорил ей [Джулии], что не только люблю ее, но и преклоняюсь перед ней… Никто сейчас не преклоняется перед дочерьми, однако у меня есть соответствующее чувство – вы сможете найти для него название, – но я имею в виду, что моя любовь – это нечто большее, нежели обычная привязанность: она включает в себя полное доверие и уверенность… Люби меня по-прежнему и говори иногда, что любишь меня.

Несомненно, Лесли был слеп к своим чувствам, но его проницательной пятнадцатилетней дочери подобная близость, или как это ни назови, должна была показаться невероятно неуместной.

В 1895 году Стелла стала Вирджинии второй матерью. Теперь же она предала, по крайней мере так могло показаться, память матери, которую они обе недавно потеряли. Нетрудно представить, какие двойственные чувства испытывала Вирджиния и какое смятение охватило ее, когда в июле 1897 года умерла сама Стелла. Реакция Лесли Стивена на ее смерть усугубила это смятение. Почтенный старик действительно ревновал к молодому Джеку Хиллзу и становился все более деспотичным на протяжении долгих месяцев помолвки. Но пока Стелла прислуживала ему, он принимал ее помолвку как должное. Однако после смерти Стеллы отец семейства казался странно невозмутимым, по крайней мере своей младшей дочери. «Мы помнили, как он лишил Стеллу сил и нескольких месяцев радости, а теперь, когда ему следовало бы раскаяться, он проявил меньше скорби, чем кто-либо другой» [1].

Смерть Стеллы еще раз лишила Вирджинию нормальной жизни. Однако самая пронзительная нота звучит в тех отрывках, в которых Вирджиния вспоминает о помолвке Джека и Стеллы. Это было «мое первое видение… любви между мужчиной и женщиной… Оно дало мне представление о любви; эталон любви; ощущение того, что в целом мире нет ничего столь же лиричного и музыкального, как первая любовь между юношей и девушкой» [2]. Таким образом, шок от смерти Стеллы в каком-то смысле лишил эту любовь подлинности, превратив ее, как и многое другое в те ранние годы, в химеру – в нечто, чему нельзя доверять. Любовь и брак, должно быть, стояли на одном уровне со всеми другими катастрофами, столь скрупулезно запечатленными на страницах ранних дневников.