Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

Тот же сосед рассказал мне, что он на днях по коммерческим делам ездил в Москву и попал туда в то время, когда шли переговоры с кадетами и членами торгово-промышленной группы. В торгово-промышленном мире – все оживились и были полны надежд, начались и сделки. Затем, когда переговоры постигла неудача, все повесили носы. На пути в Москву он был очевидцем происшествия, характеризующего наше теперешнее анархическое состояние. Он ехал в I классе. Вдруг ночью в вагоне раздался шум и послышалась какаято возня. Оказалось, что в одно купе, откуда только что вышли, оставив там свои вещи, два пассажира в коридор или на станцию, влез матрос-кронштадец, вещи сбросил, сам лег и заперся. Когда пассажиры вернулись и нашли дверь своего купе запертой, они обратились к кондуктору. Кондуктор, отперев дверь, получил от кронштадца грубое заявление, что всякому, кто еще попытается войти, он «расколотит морду». Когда кондуктор привел контролера в сопровождении солдата с винтовкой, матрос набросился на контролера и исполнил свою угрозу, стал бить его по лицу и разбил в кровь. Солдат, поставив винтовку в уголок коридора (тоже хорошо! зачем же и носить винтовку?), хотел взять матроса руками, но тот оказался сильнее его и в борьбе, которая завязалась, начал одолевать. Кондуктор привел еще двух солдат, и все общими усилиями вытолкали негодяя из купе и из коридора на площадку, а оттуда на всем ходу поезда сбросили из вагона. Одумавшись, все же остановили поезд, подобрали его, с израненной головой и разбитой рукой, вызвали фельдшера, сделали перевязки и повезли в Москву.

24 июля. Понедельник. День пасмурный и дождливый. Я много работал. После чая, т. к. от дома отходить было рискованно, гулял долго по любимой береговой дорожке, а мысль работала над текущими событиями. Вечером на пристани, встречали десятичасовой пароход. В газетах о совещании в Зимнем дворце – и кто же в Зимнем дворце: Дан, Либер и пр. и пр. Фигляр [А. Ф. Керенский] ломал комедию, выходил часа на три в отставку, потом по челобитью всех вновь взял бразды правления. То ли не Борис Годунов. Генералами-главнокомандующими швыряют хуже, чем пешками, и даже верховным. Брусилова прогнали, не предупредив его даже. Гурко посажен под арест – его легко поймали и нашли. Но с обратной стороны иное. Троцкий и Луначарский выступали в исполнительном комитете и т. д., но когда в тот же день прокурор издал приказ об их аресте – то их нигде не могут разыскать185. Это жалкая комедия, а не судебная власть.

25 июля. Вторник. Не выходит из головы генерал Брусилов и оскорбление, ему нанесенное. Должно же Временное правительство объяснить стране мотивы своего непонятного поступка! Неужели это борьба с «контрреволюцией» направо? Тогда не много останется генералов, а сколько и теперь имен первой величины не у дел? Какой же генерал может терпеть развал дисциплины в армии и не осуждать его? Брусилов прямо и откровенно называет сделанное с армией: и пропаганду, и «самоуправление» – ошибкой правительства, и разве это не так?

Дивный, теплый, ясный день при легком ветерке с юговостока, из теплых пустынь Средней Азии. Сегодня пришлось испытать неприятное происшествие. Миня утром, не желая учиться – он понемногу занимается с Л[изой], – где-то спрятался с соседским мальчиком Колей, и не откликался на все свистки, и не появлялся вплоть до обеда. Во время обеда они с Колей вбежали в столовую в масках из листьев с палками, изображая не то экспроприаторов, не то еще кого-то. Мы встретили эту выходку молча. Коля сконфуженно удалился, а Миню пришлось весь день держать под арестом дома. Арест заключался в том, что ему запрещено было выходить из дома гулять. Кажется, это подействовало.

Я ходил в Алексеевское отдать тамошнему учителю посуду, в которой он нам отпустил мед. Ходил туда и обратно, нигде не отдыхал, ровно 3 часа; значит, сделал верст 12–15.