Дневники, 1915–1919

Какой смысл дописывать предложение, брошенное месяц назад? И вот мы здесь. Вечер. Час назад я вернулась из Эшема, вернее, из Чарльстона. После отъезда Карин в ту среду у меня началась какая-то рутина. В пятницу я заболела и пролежала в постели 8 дней, а во вторник через неделю [19 февраля] мы поехали в Эшем. Больше всего я недовольна тем, что была отлучена от пера, — поток жизни оборвался. Кроме того, я ни с кем не виделась и в течение 5 дней не могла читать, но в конце концов прочла Морли и других авторов, хотя чтение с целью убить время — довольно нудное занятие. Меня попросили написать книгу для серии «Мастера XIX века[587]», что вообще не представляется возможным, и после недолгих раздумий я отказалась. Но я записываю это, чтобы, с одной стороны, придать дневнику официальный вид, а с другой — ради фиксации состояния среднего возраста. Провинция, несомненно, развивает духовную сторону жизни. Помню, с каким восторгом я однажды сидела в саду, читая Шекспира, и по меньшей мере раз в два дня мы гуляли в Саутхиз за молоком — нам полагалась только кварта [≈ 1,14 л] в день за 7 пенсов. Сад подает большие надежды. Л. вскопал внушительных размеров грядку вдоль нашей дорожки и пересадил в нее растения с круглой клумбы. На деревьях виднеются почки. На другой стороне холма — овцы в загонах. Мы ни с кем не виделись 9 или 10 дней, и я не написала ни одного письма, но дни все равно таяли один за другим, как снежки на солнце. В четверг [28 февраля] с ночевкой приехала Несса, и в пятницу вечером мы с ней вернулись в Чарльстон, а Л. отвез слуг в город. Только что приехал Генри Мосс[588]. К моему облегчению, Несса и я успели выпить чай в гостиной наедине, а все остальные собрались только к ужину. Мосс и миссис Бреретон производят впечатление продажных и купленных гостей, что не очень приятно. Миссис Б. — пожилая, крепкая, непоколебимая женщина, чья честность была ее главным капиталом в жизни. Своей профессиональной компетентностью и самообладанием она очень напоминает медсестру Рид[589]. А вот таких как Мосс встречаешь повсюду. Он — бледный, невзрачный и незначительный молодой человек — либо чересчур застенчив, либо чувствует себя не в своей тарелке. Мы поддерживали беседу как могли, без какой-либо помощи с его стороны, и, хотя миссис Б. говорила из чувства долга, она не позволяла расцвести в ее присутствии ничему интересному, буквально и трезво воспринимая все высказывания. Энн, ее дочь, гораздо более очаровательна, чем можно было ожидать, хотя испытания браком и бедностью явно преждевременно сгладили обаяние миссис Б. Она называла Г. Мосса «приемным сыном», что оправдывало их уход после ужина в его спальню, где они намеревались сочинять истории для субботнего выпуска «Westminster[590]». В субботу утром Несса, Дункан и я сидели в студии и сплетничали. Часть времени мы обсуждали искусство — самое приятное из того, чем мне нравится с ними заниматься. Они говорят, что сегодня в Англии нет настоящих художников и даже людей, подобных КМ или Форстеру[591], с кем стоило бы обсуждать свое творчество. Во Франции все наоборот. Несса показала мне письма Саксона, который сделал ее своим доверенным лицом. Он очень несчастен и с присущей ему щепетильностью описывает моменты своих взлетов и падений, возбуждения и депрессии. В одном из писем он говорит о том, насколько странно больше ни о чем не переживать и что смерть столь же привлекательна, как и жизнь. За этим последовали подробности о его здоровье. Мы также обсудили общественный страх, который в каком-то смысле смыл цветение бедного старого Дезмонда и поглотил бы Мейнарда, будь он художником. Я покинула их в 13:15 и шла под сильным ветром с двумя пакетами в Глайнд через парк. Домой я вернулась к чаю, встретив по дороге Л., покупающего «Hanwell Gazette[592]». Обнаружила письмо от Саксона, несколько отстраненное — не могу не думать об этом — или, по крайней мере, показывающее, что в этом кризисе я для него точно не доверенное лицо. Чудно, как один человек выбирает другого, находясь в состоянии, не вполне знакомом тому, кого он выбрал. Я должна была узнать обо всем еще прошлой зимой.

3 марта, воскресенье.

Мерзкий ветреный день. Отправила, наконец, свою статью о Конраде[593] и напечатала несколько этикеток[594] для Банни, но в итоге мы остались дома и были очень счастливы.

4 марта, понедельник.