Читаем Дневники 1920-1922 полностью

Помяни, Господи, <1 нрзб.> Анзимирова, Богданова, графа Влад. Бобринского, всех этих людей бывшей широкой России, широких и сильных, как пушки, но стреляющие без прицела.


Небо чистое, мороз 8 Р., луна, а снега нет все еще.


20 ноября. Начал работу по своим сочинениям. Т. I. Непуг. пт. и Невед. град. II. Колобок. III. Рассказы. IV. Заворошка.


Сегодня на уроке краеведения я рассказывал детям о почитании славянами Перуна и других языческих богов. После урока один мальчик подошел ко мне и спрашивает:

— А чи есть Бог, Мих. Мих.?

— Спроси, — говорю, — своих родителей.

— А я спрашивал.

— Ну?

— Матка говорит «есть», а батька «нетути». Как вы скажете?

— Скажу, — отвечаю, — тебе «есть Бог!», ты мне не поверишь, скажу «нет!», будет неправда. Учись, и узнаешь сам.


— 3 Р. Ноябрьская Эос из лунного света, вечером легла легенькая порошка и растаяла утром.

В пятницу 13-го Ноября выпала пороша, и мороз держится в 7 Р.

Михайлов день.


21 Ноября. Начал приводить в порядок сочинения: переписал и переделал, и «Подзаборная молитва».


28 Ноября. Обрываются желания…

Связь оборванных желаний — сон и сказка.

А может быть, и оборванных жизней связь — сказка?

Сказка — путь к невозвратному, недаром старуха и ребенок соединяются сказкой.

Сегодня во сне Люксембургский дворец чудесным образом слился с Дворянским гнездом и с Хрущевом и превратился в музей моего прошлого, осматривать музей приехала мать моя и невеста.


Вопросы совести: — «чи есть Бог» и «будет ли Россия».


Стоит ровная погода 4° Р. с тонкой оставшейся порошкой.


1 Декабря. Часто лежу ночью и не чувствую своего тела, как будто оно одеревенело и стало душе нечувствительным, а самая душа собралась в рюмочку около сердца, и только по легкой боли там чувствуешь, что она живет и движется; болью узнается движение души. Подземно затаенная жизнь, как у деревьев, занесенных снегом, и кажется, что вот настанет весна, и если я оживу так, как все растения, стану где-нибудь у опушки и присоединюсь к лесу просто, как дерево.

Видел няню, а голова у ней Ефрос. Павловны, это значит, что Ефр. Павл. и есть няня. А я, как мать моя, живу.

Вчера был у нас лит. вечер. Читал «Подзаборную молитву» — тоскливое произведение. Чтобы спастись от этого траурного писания, вероятно, надо связать писание с детьми.


2 Декабря. О Горилле… лапой хочет поймать языки Духа Свят., машет лапой и только обжигается.

…а семя наше одно: от одного произошел человек и Горилла, — Каин совершил преступление, от Каина пошли обезьяны.

…есть разные виды обезьян, высшие человекообразные достигают высочайших ступеней положения в человеческом обществе, их книги часто имеют огромный успех, впрочем, их специальность проникать, главным образом, в дела управления.

(Человеческий бунт всегда личный: Христос, Ничше, обезьяний — скопом.)

Жизнь общественная основана вся на соглашении человека с обезьяной, бывает бунт человека, появляется: Христос, Ничше, Достоевский, а бывает и бунт обезьяны, когда выходят высшие из них Гориллы, Орангутанг и требуют своих прав.


…соглашение основано на таланте обезьян к подражанию: ей нравится быть «по-человечески»…

…выработались символы соглашения, напр., любовь человека к свету обезьянам достается в образе белого крахмального воротничка, любовь к тишине духа и уюта, как гостиная с мягкими коврами и теплый ватерклозет.

…Коммунизм — это система полнейшего слияния человека с обезьяной, причем в угоду обезьяне объявляется, что человек происходит от нее, и вообще господствующей государственной философией объявляется материализм.

(Обезьяна шествует по земле всегда след в след с человеком, и потому что она после идет, то закрывает след человеческий.)

Материализм — это признак, что след человека на земле всегда попадает в обезьяний и что, значит, изучив обезьяний след, мы изучим и дело человека.

…гражданская война между двумя видами обезьян, высшими, усвоившими все завоевания цивилизации, и низшими, чувствующими себя вне способности и права… высших. Человек тут станет в стороне: он получил содержание от обезьян и вдруг лишился всякой способности общения (Карташов).

Мысли эти вложить теософу <1 нрзб.>.


Любимая тема крестьянских детей — это превращение Ивана-крестьянина в комиссара, который становится учителем народа, и спрашивают: «Почему так бывает?»


Трагедия состоит в том, что человек сидит в одной тюрьме с обезьяной, и разбить тюрьму значит освободить и обезьяну, которая непременно посадит потом в тюрьму человека и распнет его.


Вчера путешествовал в Озерище на собрание «шкрабов».


3 Декабря. Вся эта беспраздничная разруха вполне соответствует душе русского интеллигента.

На собрании учителей говорили о ликвидации безграмотности. вместо букварей предлагали делать из бересты раздвижную азбуку, писать углем на струганых дощечках, уголь изготовлять, обжигая лучину с солью, и т. д., вопрос такой был, где найти для этого время.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии