Дневники 1920-1922

По этому поводу я прочел им хорошую лекцию о свободе совести. Вот в том-то и беда, что этот «коммунизм» держит в своих кровавых лапах и все наши свободы, он ограбил империю и дух народа, как попы держат в церкви Христа.

Огромные массы людей исполнены самых добрых намерений, но неудачники и обозлены на каждого человека в отдельности, таких любит изображать Достоевский (Катер. Ивановна, Мармеладов) и они вообще составляют главную массу людей чающих, или управляемых, или «обывателей». Напротив, обещающие или которые управляют государством вообще злы, потому что они честолюбивы («эгоцентричны»), хотя всегда говорят про общее благо, но, будучи удовлетворены в себе самих, они бывают великодушны и добры к отдельным людям. Совершенно же добрых и совершенно злых людей очень мало.

7 Апреля. Снились русские хороводы. Опять серо-ветрено, как вчера, дождик покрапывал еще до обеда, а после обеда был ливень с каплями, как градинками. После до вечера капало и тепло от дождя не стало.

Все-таки снились же мне хороводы. И потом в полусне пробуждения на эти хороводы легло рассуждение о патриотизме, что это есть иначе самость, такое чувство: мы сами.

8 Апреля. Благовещенье. Чуть ли не с Рождества берегли птичку — выпустить на Благовещенье^{105}. Сказали ей напутственное слово свободы, пустили, а она упала в грязь, видно, крыло себе в клетке помяла. Эх, свобода! Держали за уши — уши освободили, за хвосты схватили.

День продержался до вечера серый, с нависшими тучами и ветром, вечером после заката шел дождь и ночью всё слышались капли. В Чистике мне встретился шатун с обломком ружья в руке. «А жирны утки! — начал он разговор и все выболтал потом, как он укрывается от военной службы, в заключение сказал: — Ну ка, хлопни! — и вытащил из кармана бутылку самогона. — Хлопни, хлопни! — упрашивал он меня, — а то пойдешь потом рассказывать, что встретился с плутом и он тебя не угостил».

В болотах под мохом еще лед. На березах почки отпустили чуть заметные зеленые хвостики. Озими сильно зеленеют. Стада в полях. Вечером на одно мгновенье при закате было солнце и на минуту вспыхнули малиновым светом верхушки лесов. Наконец видел вальдшнепа, пролетел беззвучно. Есть подснежники. Кричат лягушки. Щуки нерестятся.

Опыт рассказа о животных

В утином царстве, и у гусей, и у лебедей, и у всех водяных птиц идет старинный спор, как лучше беречься человека, на открытых водных местах, или в густых тростниковых зарослях. На открытых местах все видно и можно, завидев издалека человека, подняться в воздух, кружиться до тех пор, пока он не уйдет. А в зарослях не видно, зато и человеку не видно, и можно спокойно спать, но всегда есть опасность, что он неслышно подойдет на расстояние выстрела. В зарослях покойнее, но опаснее, так думает теперь большинство, и спор, собственно, возникает только между бодрыми и ленивыми. «Ну, плыви, плыви в тростники, если тебе хочется спать, — сердито говорил селезень своей подруге, — а я не хочу подставлять свои крылья под заряд кузнеца». — «Если ты сердишься, я могу и остаться», — ответила утка и стала обирать, очищать ему перышки на шее, укладывая одно к одному. Селезень очень любил это, затих и скоро, спрятав голову под крыло, уснул. Этого только и ждала его подруга и поплыла в тростники — не спать, нет, не спать! Она была гораздо осторожнее селезня и говорила ему о тростниках только, чтобы оправдаться на случай, если он хватятся потом, тогда она ему скажет на вопрос, где была: «Тревожно здесь, на открытой воде, плавала отдыхать в тростники». Оглянувшись на спящего селезня, утка повернула в тростники и долго там пробивала себе путь, чуть шевеля тростниками.

9 Апреля. К вечеру разъяснело. Стоял на тяге. Стрелял вальдшнепа. Лисица выбегала на дорогу.