Читаем Дневники: 1920–1924 полностью

Пишу, на удивление, в 10 часов вечера, пока Л. занимается Толстым за белым столом[997]; огонь в камине довольно яркий, а мозг пропитан «Молчаливой женщиной[998]». Мы теперь читаем пьесы на Гордон-сквер 46. Это нынче место нашей встречи. Надолго ли, мы не знаем, ведь приближается свадьба Мейнарда. Несса, оседлавшая своего прекрасного арабского скакуна – жизнь, я имею в виду, – переживает новые пертурбации каждый божий день. Осмелюсь сказать, я еще почувствую это сильнее. Дом 46 был очень приятен мне этой зимой. Два дня назад там ужинали Николсоны [Гарольд и Вита]. В электрическом свете яйца кажутся темными пятнами. Я имею в виду, что мы сочли их обоих неисправимыми дураками. Он обманщик, но это так очевидно; она, по мнению Дункана, взяла с него пример, и ей нечего было сказать. С нами ужинал Литтон, гибкий и тонкий, словно старая кожаная перчатка, подчеркивающая их чопорность. Это был ухабистый, неприятный вечер. Мы достали фотографии. Литтон сказал: «Мне не нравится вид вашей матери. Она как будто жалуется», – и на мое мрачное темно-красное прошлое упал белый луч света.

А потом? Что касается души, то Сквайр осадил меня. Я отправила ему свою статью о мемуарах [«Забытая жизнь»] и спросила о вознаграждении; он принял текст и предложил £13; я потребовала заплатить £15 или вернуть рукопись и получила ее обратно. Теперь я согласна на £13, которые, вероятно, уже не получу. Но меня это мало волнует. Я только считаю, что бедность и то, как она меняет людей, повторюсь, неприлична. Бедняга Том на днях не мог говорить по телефону и просто рыдал (от благодарности) на том конце провода. Том сломлен, но все-таки должен собраться с силами и решить, пойдет ли он работать в «Nation». Сможет ли переиграть Мейнарда? Я устала писать слово «гарантии» – именно их он требует. [Брюс]Ричмонд сделал заявление, позвонив мне в 10 вечера и попросив вмешаться в ситуацию с Мейнардом. По словам Ричмонда, тот выглядел «обезумевшим». Сомневаюсь, что обезумевшие люди могут редактировать литературное приложение «Nation». И это более или менее моих рук дело. Но я не чувствую себя важной. Хотя в итоге мы счастливы. Да и Ральф ушел тихо, не попрощавшись[999]. Я виделась с Осбертом Ситуэллом, Себастьяном Спроттом и мистером Мортимером[1000]. Мы со Спроттом обедали у Мэри; потом навеселе и с гудящими мозгами пошли пить чай в «Hill’s» [чайные комнаты] на Хай-стрит [в Кенсингтоне]. Я чувствовала себя старой и богатой; он очень беден. Его мать ходила на распродажу белья в «Barker’s» [универмаг], так что он хорошо ориентировался на Хай-стрит. Не знаю, почему его опыт показался мне таким скудным. Отец Спротта – солиситор в Кроуборо[1001]. Он хочет встретиться с Оттолин. Он голоден как волк и остервенело набрасывается на деликатесы. Если бы я в его возрасте встретила Оттолин! Хотя я была ненамного старше. Я опять размышляла об обществе и пришла к выводу, что одно из его достоинств в том, что оно требует смелости. Входить в гостиные при полном параде очень страшно. Никому ни до кого нет дела; тщеславие не имеет значения; ты на равных с собратьями. Привилегии места у камина не действуют. Однако Этель [Сэндс] уехала до октября, и я не знаю, в чьей окажусь гостиной. Таким образом, у меня будет перерыв. Но только на месяц, чтобы потом продолжить свое длинное путешествие, физическое и, возможно, духовное. Я не понимаю, как великие авторы пишут по ночам. Прошла целая вечность с тех пор, как я пробовала, а теперь моя голова набита опилками, сухими и бессодержательными. Завтра я должна буду взяться за [эссе] «На взгляд современника[1002]». Увы, это нарушает мой план работы, но зарабатывать деньги приходится как раз в тот момент, когда я не готова; таким образом, романы отложены в долгий ящик, как и «Чтение», к которому я недавно вернулась, а еще мне придется рецензировать для Дезмонда и Мейнарда, если предложат. И все же у меня нет веских причин жаловаться.


23 марта, пятница.


Да, веских причин жаловаться точно нету. Л. только что вернулся с предложением Мейнарда стать литературным редактором «Nation»[1003]. Вот это неожиданность! Я же три недели подряд уговаривала Элиота принять предложение; в конце концов он отказался, и вот результат. Конечно, есть недостатки, но на данный момент это гарантирует нам безопасность, даже роскошь. А передо мной открываются интересные перспективы, но пока я здесь с микробами тифа и не могу писать.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное