Дневники: 1925–1930

В пятницу я отправилась на речную прогулку; мы ужинали в «Formosa»; Эдди играл в круглой гостиной, а Джордж Янг194 плавал на плоскодонке. Ни минуты не колеблясь, я сложила эти факты вместе, ибо никогда не знаешь, какое из увядших воспоминаний оживит весь букет. Этим бесконечно жарким летом они сияли ярко и весело. Впервые за несколько недель я сижу у камина, но на мне тончайшее шелковое платье, а на улице сейчас сыро и ветрено, хотя через окно в крыше я вижу голубое небо. Счастливое лето, очень насыщенное и в каком-то смысле приглушенное необходимостью видеть так много людей. Я не пригласила ни одной души, но они слетаются сюда сами. Сегодня вечером Оттолин, во вторник Джек Хатчинсон, в среду Эдит Ситуэлл, в пятницу ужин с Рэймондом. У меня есть постоянные приглашения, но бывают и непредвиденные. После чая я убегаю, как будто меня преследуют. В будущем я хочу лучше с этим справляться. Но я не думаю ни о будущем, ни о прошлом, а просто наслаждаюсь моментом. Таков секрет счастья, но это понимаешь только в среднем возрасте.

20 июля, понедельник.

Тут открылась дверь, и вошел Морган с приглашением на обед в «Etoile195», которое мы приняли, хотя у нас дома был отличный пирог с телятиной и ветчиной (типичный для журналистики стиль). Это, наверное, от Свифта, с которым я как раз закончила, так что могу потратить оставшееся время на дневник.

Теперь мне надо свериться с планом. Думаю, в ближайшие две недели я напишу небольшой рассказ и, возможно, рецензию; у меня есть суеверное желание начать «На маяк», как только мы будем в Монкс-хаусе. Теперь мне кажется, что там я бы написала его за два месяца. Слово «сентиментальный» встало поперек горла (я выплюну его в рассказе; в среду из Нью-Йорка приезжает Энн Уоткинс196, чтобы обсудить мои рассказы). Но темы-то как раз сентиментальные: отец, мать и ребенок в саду; смерть; отплытие к маяку. Однако не исключено, что стоит мне начать книгу, как я обогащу ее во всех смыслах; она станет толще и отрастит ветви и корни, о которых я сейчас даже не подозреваю. Возможно, в ней будут слитые воедино персонажи; детство; и еще нечто обезличенное, на что меня подбивают друзья, – полет времени и, как следствие, нарушение целостности первоначального замысла. Переходы мне особенно интересны (я задумала три части: 1. у окна в гостиной; 2. семь лет спустя; 3. путешествие). Очередная проблема опять открывает передо мной новые горизонты и не дает идти проторенными путями.

Вчера у нас ужинал Клайв, поэтому Нелли сегодня утром была довольно раздраженной и пыталась уйти еще до прихода Оттолин, но это оказался Адриан; мы поговорили о раке; спустился Клайв; пришла Оттолин – в тафте для чайника, вся в петлях и бахроме, с серебристым кружевом – и говорила о Руперте и Жаке [Равера], а потом с некоторыми изменениями пересказала историю о Кэ197, Генри Лэмбе198 и себе. Так часто она работала над этими старыми историями, что они уже не имеют ни малейшего сходства с правдой, – черствые, переработанные, закрученные так и этак, словно тесто, которое вымешивают до тех пор, пока оно не станет одной большой влажной лепешкой. Потом послышалось тарахтение старого мотора, приехали Филипп и Джулиан [Моррелл], при виде которых, то есть при виде Джулиан, Клайв взбодрился, став очень оживленным и услужливым, как он умеет. Мы спорили об аристократии и среднем классе. Мне это понравилось. Но люди редко говорят что-то действительно глубокое. Мне нравится чувствовать, что людям комфортно, как, например, Морреллам, ведь они теперь прилетают к нам, словно стая ворон, раз в неделю. Как хозяйка, я польщена. Иногда мне бросают маслянистую крошку похвалы – «леди Десборо199 чрезвычайно восхищена твоими книгами и хочет встретиться», – а затем Клайв, рассматривая мои фотографии в «Vogue», говорит об одной из них, прошлогодней: «Это очаровательно, но снято, похоже, очень давно», – так что я постоянно разрываюсь между удовольствием и страданием, а один раз мне, впавшей в полное отчаяние, пришлось даже закончить вечер пораньше, чтобы лечь в постель, словно ныряльщик, задержавший дыхание перед спуском в бездну. Но хватит, хватит! Это словечко помогает мне контролировать свою склонность цеплять одну фразу за другую. Хотя некоторые из них хороши.

Что мне читать в Родмелле? На ум приходит множество книг. Я хочу вдоволь начитаться и собрать материал для «Забытой жизни200», чтобы рассказать историю всей Англии посредством жизней безвестных людей. Хотелось бы дочитать Пруста. Стендаль, а потом – то да се. Восемь недель в Родмелле всегда кажутся бесконечно долгими. Купим ли мы дом в Саутхизе? Думаю, нет.

30 июля, четверг.