Дневники: 1925–1930

– О, мэм, я никогда не хотела надоедать вам – можем закончить разговор, если вас это утомляет, – но вы не оказали мне никакой помощи. А Грейс [Герман] вот получает все, что захочет…

– Ну, – сказала я, – все дело в выслуге лет, однако, Нелли, ты забываешь, что мы тоже были добры к тебе все эти годы. А еще я была три года больна.

– Я никогда не полюблю ни одну другую хозяйку так, как вас…

И так далее и тому подобное – опять все эти старые песни, одни очень трогательные, другие жалкие, третьи (рада признаться) чересчур иррационально-истеричные, с любопытным бессмысленным рефреном старых обид, которые раньше сводили меня с ума. Правда, которую я так никогда не смогла и не смогу сказать Нелли, в том, что подобная зависимость и близость в сочетании с ее требовательностью, ревностью и бесконечной мелочностью изматывает, ведь это постоянное эмоциональное напряжение.

– А потом еще сплетни. Не буду говорить, как я узнала, но я слышала… Слышала, как ты говорила…

И вот, наконец, после всех этих разнообразных чувств у меня осталось только одна мысль: «Нет, я больше не могу позволить тебе жить здесь. Любой ценой я должна освободиться от твоего контроля, от этой жареной на жирных сковородах еды». Ничего из этого нельзя, разумеется, было сказать вслух, да и разговор получился не таким бурным, как я ожидала, хотя острые моменты все равно случались. Думаю, бедняжка Нелли ищет себе место, собирает вещи, идет в агентство на найму – да, спустя 15 лет.

[Добавлено позже] В итоге я позволила ей вернуться на 3 месяца, с 1 января. Ну и как мне вообще оправдаться перед самой собой.

23 ноября, воскресенье.

Вчера Этель удивлялась собственной «гениальности». «Не понимаю, как так вышло», – сказала она, надев по ошибке мою шляпу и позвав меня посмотреть на то, как эта ореховая скорлупа смотрится поверх ее гигантского лба.

Вот еще одно наблюдение, основанное на вечеринках у Рондды[1209] и обедах с Гарольдом [Николсоном]: будь у меня хорошая одежда, я бы могла обедать и ужинать с людьми хоть каждый день и не чувствовать вообще никакого стеснения. В нем не было бы смысла.

30 ноября, воскресенье.

«О, в моей жизни было столько несчастий, – сказала Мэри [Хатчинсон], всхлипывая, – так много тягот и опасностей. Как же я тебе завидую!».

2 декабря, вторник.