Читаем Дневники: 1925–1930 полностью

Скиннер продолжал писать, но никто не мог разобрать его почерк. Возможно, осознание того, что даже этот доверенный человек подвел его, определило судьбу Скиннера. Во всяком случае, семь лет спустя он вышел однажды декабрьским утром в буковую рощу и застрелился. Его труп, изувеченный, покрытый шрамами и с застывшим недовольством на лице, нашли и похоронили в могиле его жены и Лоры [дочери].

Теперь, когда мой небольшой рассказ закончен – боже, как трудно писать в постели, – сообщаю, что мозги вроде бы работают, и если я смогу вставать, двигаться и при этом не испытывать головной боли, то через три дня, осмелюсь предположить, начну осторожно браться за «Волны». Здесь у меня нет таких соблазнов, как в Лондоне. Ничего нормального тоже нет, но быть нормальным – это, пожалуй, фетиш. Вся «Миссис Дэллоуэй» написана мною с температурой, кажется, 99F [≈ 37,2С]. Как же трудно, однако, настроиться на нужный лад – какой странный требуется баланс! Этот скетч о Скиннере непоследователен, но я хотя бы не путалась в словах. Могу дать волю мыслям, и не так уж, судя по всему, меня утомило проделанное упражнение.

Идет дождь. Несса сегодня приедет из Синда [Уилтшир]. Вита выступает на радио. Эти сонные голоса, то объявляющие Баха, то сообщающие прогноз погоды, как нельзя кстати.


30 декабря, вторник.


Чего не хватает роману, так это целостности, но он, по-моему, все равно довольно хорош (обсуждаю «Волны» сама с собой у камина). А что, если смогу соединить все сцены воедино? Главным образом, с помощью ритма. Чтобы избежать разрывов и чтобы кровь бурлила от начала до конца, мне не нужны паузы в виде интерлюдий, не нужны главы; если и будет какое-то достижение, то это оно; насыщенная неделимая целостность; смена сцен, настроений, лиц без единого провисания. Роману требуется сейчас только одно – переработка с напором и на одном дыхании. А у меня опять поднимается температура (99F).

Но я все равно ездила в Льюис, а на чай приходили Кейнсы; стоит мне оказаться в седле, как весь мир обретает форму; именно писательство дарует мне чувство пропорции.

Приложение 1:

Биографические очерки

БЕЛЛ, Артур Клайв Хьюард (1881–1964) – арт-критик. В 1907 году он женился на Ванессе Стивен и, как зять, играл заметную роль в жизни ВВ. В Тринити-колледже Кембриджа он дружил с братом Вирджинии – Тоби Стивеном. С 1914 года брак Клайва был делом удобства и дружбы; вот уже несколько лет важнейшее место в его сердце занимала Мэри Хатчинсон.


БЕЛЛ, Ванесса (Несса), урожденная Стивен (1879–1961), – художница, старшая сестра ВВ и наиболее важный (после ЛВ) человек в ее жизни. В 1907 году она вышла замуж за Клайва Белла и родила ему двоих детей. Еще до начала Первой мировой войны Ванесса ушла от мужа и жила с гомосексуальным художником Дунканом Грантом и его любовником Дэвидом Гарнеттом, поддерживая дружеские отношения с Клайвом. В 1918 году Ванесса родила от Дункана дочь Анжелику, ставшую впоследствии женой Дэвида.


БИРРЕЛЛ, Фрэнсис (Фрэнки) Фредерик Локер (1889–1935) – старший сын Августина Биррелла; выпускник Итона и Тринити-колледжа Кембриджа; литературный критик, писатель и книготорговец, открывший после войны книжный магазин «Birrell & Garnett» вместе со своим сослуживцем Дэвидом (Банни) Гарнеттом.


ГРАНТ, Дункан (1885–1978) – художник, единственный ребенок майора Бартла Гранта, сестрой которого была леди Стрэйчи. Большую часть детства и юности Дункан провел в семье Стрэйчи. ВВ, вероятно, познакомилась с ним в Париже в 1907 году. Когда ВВ и ее брат Адриан жили на Фицрой-сквер, Дункан стал их соседом, а в 1911 году – жильцом их дома на Брунсвик-сквер. Несмотря на свою гомосексуальность, перед Первой мировой войной Дункан сошелся с Ванессой Белл, которая родила от него дочь Анжелику. Дункан с Ванессой оставались компаньонами вплоть до ее смерти в 1961 году.


КЕЙНС, Джон Мейнард (1883–1946) – экономист, основатель кейнсианского направления в экономической теории, выпускник Итона и Кингс-колледжа Кембриджа, член общества «Апостолов». В 1911 году вместе с Дунканом Грантом и ЛВ он стал одним из самых близких друзей Адриана и Вирджинии, поселившись в их доме на Брунсвик-сквер 38. В 1923 году Кейнс стал председателем нового правления N&A и назначил ЛВ литературным редактором. В 1925 году Кейнс женился на русской балерине Лидии Лопуховой.


КЭРРИНГТОН, Дора де Хоутон (1893–1932) – художница, известная как просто Кэррингтон. До войны она училась в школе изящных искусств Слейд вместе с Барбарой Багеналь, Дороти Бретт и Марком Гертлером, страстно любившим Кэррингтон и впавшим в отчаяние из-за ее уклончивости и (непостижимой для него) преданности Литтону Стрэйчи. В 1917 году эта связь приняла форму сожительства в Милл-хаусе в Тидмарше, где Кэррингтон выступала в роли хозяйки и экономки дома Литтона, а он был кем-то вроде гения-наставника и отзывчивого друга. После войны эта «семья» расширилась за счет Ральфа Партриджа, любившего Кэррингтон и привлекавшего своей мужественностью Литтона.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное