У Алпатова одно время было так, что если является какой-нибудь неожиданный вопрос, то он должен ответить на все, что он должен знать все, и так он есть у каждого на спешной работе, если когда молот поднят — подставляй железо, опуская — убирай руку — раздумывать некогда. Но так ведь и все живет, разрешая делом чужие вопросы, и кто-то приходит после, делает вывод и начинает по-новому. Кто же это пришел и подумал, как у него явился досуг такой, и не я ли теперь должен взять эту роль на себя, и если взял, то остановлюсь… (разработать).
Помогите, грамотный друг, чтобы установить себя в моей летописи личной жизни по неверному опорному пункту своего собственного уродства, остерегите меня от обманчивой выдумки.
Нет, я не верю прямо в Зевса, но я уважаю Эсхила, который верил в Зевса и создавал своего Прометея, и знаю, Прометей любил свою мать Фемиду, чтобы мог сам из своих мыслей и чувств создать сам себе жену свою Пандору: он мог, конечно, создать себе жену, но невозможно представить себе, чтобы даже и всесильный бог мог себе создать свою мать. Да, я не верю в Зевса, и очень возможно, что и Невеста моя — это я, спасаясь в образ, силой моего собственного творчества и жену свою создал я сам из ребра, но мать моя была и есть во мне, и вокруг рождающая земля — все мать, как могу я это не видеть…
Птичий хищник, распластав огромные крылья, поплыл на добычу, я ожидал его и, хотя было не в меру высоко, пустил в него дробь. Он смешался на мгновенье, но схватился, сильнее взмахнул крыльями, много подался вперед, еще — раз, еще и еще… Но легка пустая кость в крыле птицы и не прочна. После, рассмотрев все вблизи, я понял, что одна только моя дробинка ударила в кость и она тогда, наверно, только чуть-чуть надтреснула. Но сильным взмахом орел на сломанном месте надломил себе кость и вдруг, беспомощно кувыркаясь, серым комком полетел вниз с шумом, ударился громко, подскочил, как мяч, встал, обернулся на меня и зашипел: ему только и осталось, шипеть на меня. Да, пуста, легка птичья кость в крыле птицы, непрочна, как жизнь человека.
Дети хотят быть как взрослые, и взрослые хотят быть «как все» — появляется мода, начинается быт. Если же дети изображают героев и взрослые друг на друга не смотрят, то это революция.
Когда резали у нас черную корову, Е. П. легла, закрылась подушками и плакала до тех пор, пока не пришел Томилин и не сказал: «Е. П., куда девать потроха». Как только Т. сказал «потроха», хозяйка забыла чувства и принялась все убирать.
В общем, весна вышла на редкость затяжная и нехорошая. Но я не обижаюсь, плохая погода зависит от тебя: делай что-нибудь в природе и удивишься, когда будут кругом говорить о плохой погоде. Вот и сейчас охотники на вальдшнепов, любители по сухой тропинке подойти к живописной заре и осрамить ее своим выстрелом — все эти охотники жалуются на плохую весну. А глухариные охотники (одному пришлось семь верст водой идти до глухариных мест) говорят, что весна была очень хорошая, и давно не было такой удачи с глухарями.
Я тоже не обижаюсь. Меня даже страшат чередом следующие, роскошные дни весны: я теряюсь. А теперь несколько хороших дней дало мне всю весну.