Дневники 1926-1927

Необычайно радостное чувство охватило нас при встрече с друзьями. Все сразу преобразилось в кустах, как будто в старый гостеприимный дом к старикам наехало сразу к именинам множество родни.

С полудня стало греть горячее солнце.

Я вышел в 3 дня. Солнце. Очень жарко. Ветер с утра чисто южный. Облака циклонные, свет тревожный. На озере у берегов появились везде отпотины, они скоро сойдутся в забереги. На Гремяче оживленный говор чаек. Из спугнутых мной раньше четырех нырков вернулась пара: утка и селезень. За осинником где-то натуживался лесной голубь. Я пошел туда в направлении моей западной обсерватории, проваливаясь в раскисший снег по пояс, едва добрался, весь смок. Лесной голубь сидел на самой вершине ели грудью к солнцу. В стороне на березе сидело еще пять. Спугнутый с ели, верно, старший их подлетел к ним, этим подавая сигнал об опасности, но они разогрелись и не послушались. Потом, увидев меня, слетели, и потом я нашел их на Поповом польце у подножия обсерватории, пять сидело на проталине, шестой дремал на снегу, четыре сидели против солнца совсем как припеченные друг к другу хлебные жаворонки, пятый сидел к нам задом и смотрел на дремавшего на снегу. Просто бродя биноклем по небу, я натыкался на стаи летящих в воздухе мелких птиц, разузнал трясогузок. Раз мелькнула в глазах какая-то бабочка вдали, я хотел ее рассмотреть в бинокль, но в тот же момент ее съела синица. Прогудела крупная муха. Протянули три комара. Везде пели зяблики и овсянки. И мне кажется, я слышал крик журавлей. На вытаявших кочках в болоте против Волкова много было чибисов. Очень может быть, теперь должно все сразу лететь. Через час солнце было уже в рубашке, и с горизонта высоко к небу подбиралась сплошная желтовато-серая хмарь.

Люди, вообще, подслеповаты, и потому специальность нужна, как очки, непременно, и каждый специалист очень должен помнить, что специальность — только очки, и непременно должен уметь рассказывать другим, что он видел.

Кто у нас знает мельчайшие, трогательные подробности прилета птиц, только одни орнитологи.

В 5 в. Пока солнце справилось, хмарь отступила, но все равно в эту ночь непременно будет ненастье. Видел дрозда-рябинника, прилетел на березу и сразу затрещал. Отпотины у берегов озера стали мокрыми, расширились, и еще немного — сольются в закраины. Чайки бродят по этим лужицам надо льдом, вероятно, глубиной в один сантиметр. Среди чаек были девять кроншнепов, потом по своей суетливости чайки переместились, а кроншнепы остались на снегу у водицы надо льдом. Что они тут могли найти себе? а куда деваться? болото в снегу. Они так сидели и час, и два. Я взял на себя терпение наблюдать их до конца, — неужели они тут ночевать останутся? И зачем они прилетели, в каком расчете, разве вот, что в эту ночь дождь пойдет. Впрочем, очень может быть, что они чем-нибудь покормились на обтаявшей с ночи Мемеке. Не сладко бывает вернуться хозяевам в свои родные края. Над нашим домом потянули витютни, штук сорок. Показывался молодой месяц и скоро расплылся в хмари.

Мужики очень оживились и стали на дороге громко разговаривать: «Утка явилась, ну теперь конец, а кто виноват? сами виноваты, навели скота, скот надо по кормам держать, а мы навезли… зря. Ну, да вот теперь нужно: утка пошла». Я так и не узнал, что сталось с кроншнепами. В темноте слышно из желоба журчала вода. Если бы ночью дождь, да с утра туман!

Чибисы

бабочки

мухи

3 комара

Завтра надо в деревню сходить. Хорошо бы и в Веслово, и в Рыбаки. Можно ли так сильно сгустить дух, что он станет такой же, как материя, плотный.

18 Апреля. Ночью ревел ветер. На рассвете слышен был дождь. Так, значит, ринулась весна воды.

О слепом.

О влюбленной женщине

О последнем и простом: глаза жизни.

Пришло в голову, что Алпатова будет любить женщина, с которой он не может спариться, потому что она хочет большего, всего его хочет, а та, которую он любит, не может отдаться ему, потому что она хочет обыкновенного. Так будет любовь художника освещена с двух сторон.

Утро серое, хмурое, ветер южный охватывает холодной сыростью. Берег озера везде определился, потому что отмочины сошлись. На Гремяче во много раз больше черноголовых чаек, а белоголовых больших немного. Среди чаек были две пары кряковых уток. Селезни плавали, утицы дремали на льду, отражаясь в воде. Одна утица попробовала плавать, и один из селезней стал было за ней ухаживать, она решительно бросилась от него на берег, опять уселась, задремала, и селезень тоже вылез, ковыль, ковыль по льду к ней, уселся рядом и задремал, другой селезень вылез к своей утице, тоже рядом устроился и тоже задремал.