Читаем Дневники 1926-1927 полностью

4 Июня. Рано встал и росистым утром под звонкую песнь соловья собирал в себя радость бытия, и это было взамен молитвы. Вот так отчетливо теперь вижу происхождение тревоги своей и слабости: это бывает, когда забываешь молиться и потому выходишь из себя. Способность молиться, собирать себя самого и есть вот именно обретение свободы и, конечно, силы. Для этого нечего жалеть времени, потому что собранный в себе человек меньше подвергается случайностям, отнимающим время. Я ставлю себе задачу ближайшего времени сделать молитву ежедневной работой. (Идея-разлучница).

Мои ближайшие задачи: 1) Новое звено «Кащеевой цепи». 2) Описание быта горнорабочих на Берендеевом болоте. 3) Переезд в Сергиев.


Звено: Любовь Алпатова. Мотив, взятый в «Юности», сожительство в себе призвания к художеству и к «общему делу» разламывается при любви — реализация личности, отстранение общего дела приводит к преувеличенным требованиям к любимой женщине. «Тут все», и это «все» оказывается тоже распадающейся сложностью эроса и пола.

Материалы: 1) Тюрьма как питомник чувства свободы и радости жизни, в то же время закрепление «идеи». 2) Ефим — доктор: как они съехались (в Париж для большого дела, как в ожидании Ефима Алпатов влюбился, переменился и что вышло из встречи с Ефимом (рабочее дело, «идея» осуществится, но ему-то какое дело до нее).


О русских крестьянах


Особенности быта русских крестьян еще никто не отметил, потому что интеллигенция подходила к ним «с точки зрения», а сами крестьяне о себе писали «пристрастно», потому что их писательство являлось моментом разрыва со своей средой.


Попробуйте описать годовой праздник русского крестьянина, собирая о нем материалы просто как зритель, как гость со стороны и притом непьющий: картина получается неверная, потому что будет устранена вся динамика праздника: чувство родства, подогреваемое выпитым вином.


Жарко. Солнечно. Безветренно. Я взял весло и, чтобы удрать от комаров, уехал на середину озера. Лежа в лодке, глядел на монастыри и думал о их строителях, — вот ведь тоже молились… Все-таки молитва отнимает так много времени, что пришлось разделиться монахам на специально молящихся («молитвами отцов наших») и не только за себя, но и за других, и на трудящихся, и тоже не только для себя, но и для молящихся. Вероятно, это и погубило все дело.

Первое следствие молитвы — это убрать возле себя и навести всему порядок. Первобытные люди, вероятно, и начинают хвататься за эту пользу молитвы («Бог посылает»), и огромная масса людей (напр. купцы) на этом и останавливаются. Совершенно так же и я поступил: весь день разбирал бумаги, раскладывал, чистил столы.

Яковлев написал, что Никитина будет издавать по «Вересаевскому принципу». Теперь мне надо написать: 1) Краеведческую книгу, сборник из моих путешествий. 2) Книгу для детей.


5 Июня. Цветет земляника. Все одуванчики приготовились разлетаться. Тихо. Жарко. Роскошно. Последний бекас токует. Последний сеятель досевает лен.

Утренняя молитва помогла мне написать сегодня детский рассказ «Одуванчик» и наметить план юношеской книги «Путешествие вокруг солнца», но после обеда я упустил себя и в тоске не знал, что с собой делать.

От Левы нет сведений, но о нем пишут, что он был у Луначарского: делает карьеру и сделает, такой человек.

Новое в молодежи и вообще в стране против прежнего времени, что нет кружков против власти: все добрые советские люди. Зато процветает воровство. Попы и евреи — вот две устойчивых и активных группы, пополняющих ряды интеллигенции, обделывающей многомиллионную массу мужика.


6 Июня. Жаркий день. Уклейка прыгает.


7 Июня. На заре приехал Лева. Еду.


8 Июня. Сушь, жара. Овсы взошли и еще раз взойдут, потому что семена проворовали.

В 5 у. выехали на Берендеево. Фед. Фед. о человеке-хозяине и служащем, что иной на службе неплох, а хозяин никуда, другой хозяин, а служить не может. О парне из Нового: четыре жены и у всех дети. Присудили. Бежал. На Спец. завод: 100 р. Открыли жены. Бежал.


Торф


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары