Дневники 1928-1929

Сегодня на Скорын. трестнице натаскивали молодых собак. Нерль остается в прежнем положении, далеко причуяв бекаса, быстро ведет, делает коротенькую стойку, подползает и стуривает. При ее быстром и довольно широком поиске даже с длинной чок-кордой довольно трудно поспеть на выстрел. Напротив, Дубец вдруг пошел: причуяв бекаса, он не спешит к нему, как Нерль, а тихо идет и потом делает прочную стойку. Конечно, Д-р неумный, но все-таки, я думаю, Дубец пошел не потому, что в руки попал, а главным образом, что время пришло. Немного, неделю бы всего подождать, и у Даувальдера была бы прекрасная собака, а он чуть не застрелил ее. В линии немецких легавых, которая у нас в Москве идет от Нормы Чебыкина, я теперь уже установил опытом натаски четырех собак, что трагический момент натаски, когда дрессировщик, измученный, расправляется с собакой выстрелом в нее или просто возвращает ее хозяину как негодную, этот момент чрезвычайно выразителен. В рассказе «Собачья память», напечатанном и в «Охотнике» и в других журналах, я передавал действительный случай со мной: моя собака, дочь Нормы Чебыкина Кента (Китти, Кэт — ее другие клички) в течение двух месяцев июля и августа совершенно не чуяла дичи и <1 нрзб.>следы бекасов, как гончая, вытуривала их без малейших признаков стойки. Я, измученный натаской, бросил собаку, но когда раз совершенно случайно вышел с нею в поле, она вдруг пошла, чутье проявилось вдруг очень большое, и я в ту же осень охотился и по бекасам, и по строгим тетеревам, и даже по вальдшнепам. Натаска сына Кенты, Ромки (от пойнтера), носила почти тот же характер. Нынешним летом мне предстояло натаскивать дочь ее Нерль и сына Дубца (от немца Тома Подбережного). Случилось перед началом натаски (1-го июля) так, что мне по разным обстоятельствам нельзя было возиться с двумя собаками. Я оставил себе Нерль, а Дубца почти что даром отдал одному охотнику, который жил недалеко от меня. Я потому отдал Дубца дешево соседу, что мог получать у него сведения о ходе натаски, а эти сведения для меня самое главное. На первых порах Нерль пошла, мне казалось, очень быстро, но потом дело остановилось. Вот уже теперь улетели ласточки, а Нерль, отлично причуивая бекасов, быстро идет, делает коротенькую стойку и потом, подползая на брюхе, стуривает бекаса. Таким образом, я подстрелил с ней уже почти сотню бекасов и каждый раз к убитому подводил ее на чок-корде, задерживая короткую стойку. Много раз удавалось подхватить чок-корду, во время потяжки установить собаку, загипнотизировать ее, вызвать продолжительную мертвую стойку с поднятой ногой с каплями, медленно падающими с ноги и булькающими по луже. И все-таки до сих пор при самостоятельной работе, без исправления <1 нрзб.>, сокращения поиска и улавливания чок-кордой, Нерль не делает стоек. При ее широком и быстром поиске почти невозможно поспеть к ее <1 нрзб.>. Но я не отчаиваюсь, хотя сезон подходит к концу: я знаю, я уверен, что в будущем сезоне это будет превосходная собака. Я это знаю, потому что знаю мать. Никакого значения своему мастерству я не придаю: оно вообще очень просто. Но я отличаюсь от простых егерей тем, что способен к методической работе и к догадке, а самое главное, что они натаскивают собак каких попало, не считаясь с последствиями, а я, натаскивая дочь, все время думаю о матери и вспоминаю… Мне давно приходит в голову догадка, что собака, у которой чутье приходит позднее, эта мучительная собака должна быть лучшей. Правда, чутье состоит из той первичной способности, которой обладают и дворовые собаки и нажитый себе легавой <1 нрзб.>человеческой культурой интеллект. Момент схождения инстинкта с интеллектом и есть тот момент, когда мы говорим: «и вдруг собака пошла». Тут я прошу прощения у точных исследователей, я догадываюсь о собаке по себе: чем больше у меня бывает борьба разума с природным влечением, тем ценнее бывают достижения… Не говорю прямо «да», но очень возможно, что и собаки самые трудные в процессе схождения интеллекта и чутья — самые лучшие. И если это правда, то самые лучшие собаки при спросе на скорую выучку погибают. Я бы не говорил этого, если бы сам не пережил трагедию с Кентой: ведь я эту замечательную собаку чуть не погубил…

Вот и с Дубцом вышло то же самое. Его новый хозяин писал мне: «Ношу картузом чибисят и бекасят, прячу в траву, подвожу, — она подходит к ним и отвертывается». Даю совет: «Втравите собаку, ведите в лес, пусть носится за тетеревами, убейте одного тетеревенка». Он отвечает: «В семье не без урода, собака никуда не годится, тетеревенка убил: он был равнодушен». Сезон охоты наступил. Я ответил: «Вытуривайте бекасов, стреляйте больше, втравляйте». Вот пошли дупеля и улетели ласточки. Мне приводят Дубца с письмом: «Дубец спихивает бекасов, по убитым подстреленным стоек не делает. Я хотел его застрелить, но пожалел. Подарите его кому-нибудь как дворовую от моего имени».