То ясно, то пасмурно, и морозы непременно каждую ночь. Поверх льда в малых речках бежит черная вода, а берега белые, даже на южных склонах очень мало проталин. Леса по-прежнему завалены снегом. Вчера утром мы услышали жаворонка и потом скоро его рассмотрели: он не вился над землей, а пролетал, может быть, он откуда-то с юга всю ночь летел — трудился, и утром ему стало хорошо на солнце: «все равно, — сказал он себе, — хотя и снега внизу, и мне, может быть, еще долго лететь, за
Потом с той же стороны показалась стайка чаек, они летели низко над нашими грязными задворками и так прекрасны были, что соседка Дуня вскрикнула, а ее работники стояли некоторое время с раскрытыми ртами. Вечером я слышал трескотню дроздов-рябинников.
Коршуна видел, он, как и все улетающие птицы, не парил, а пролетал дальше в тревоге, что привычные его места лежат под снегом.
Эта весна, столь медленная, тем хороша, что не обманывала нас. Бывали дни с мокрой метелью, промозгло сырые, но мало, большинство были солнечные, морозные дни с хорошим угревом среди дня. И все время было нам так: что не сегодня-завтра должна прорваться вода, и так изо дня в день все шло и оттягивалось.
Собираемся ехать в Завондошье.
29-го в 7 в. в Москву, в 10 1/2 в. в Вологду.
1-го Мая утром в 4 выезжаю в Вологду.
Я считаю сегодняшний день замечательным и решительным в определении хода весны. Это один из множества прошедших солнечно-морозных дней весны света. Мы ждали, что эти морозно-солнечные дни оборвутся внезапными дождями и туманами. Но в этом году случилось, что сами эти дни, сверкая, изжили мороз. Так вот, ночью вчера был мороз и утром, но за день солнце такого наделало, что вечером Трубецкой пошел в лес проведать, не тянут ли первые вальдшнепы.
Тепло, дождь. От первого света токует наш Терентий. Вот, кажется, весна и загудела!
Весенний разрыв.
Целую неделю почти собирался, укладывался, и вот все готово, билеты куплены, телеграмма дана о высылке лошадей. Вот все сложено, увязано. Зову к себе Кенту и вожусь с ней, как обыкновенно, и она как будто весело проделывает все свои фокусы. В 7 у. даю ей кусочек черного хлеба с маслом, первую <половину> сам съел, вторую половину ей дал и отправил в кухню. Вдруг она опрокинулась и начала корчиться, как отравленная. Мы подумали, она подавилась, и стали освобождать дыхание. Павловна
Вначале все шло, как и раньше. Кто-то сказал: «А может, не ехать?» Я ответил: «Вот именно теперь-то и ехать надо». Через полчаса только стало действовать горе, и я заплакал, а Е. П. сказала: «Нет, едва ли надо ехать, в лесу на охоте тебе хуже будет вспоминаться». До 5 веч. мое решение менялось, как иногда весной, я измучился. Лева приехал. Я его встретил слезами, и вдруг как-то всем стало ясно: надо остаться. Лева был на вскрытии. Ветеринар установил скрытое бешенство. А когда Лева сказал: «Неоткуда взяться». — «А крысы есть?» — «Есть». — «От крыс все». Потом оказалось, нам надо делать прививки. И вот все, что осталось от мечты ехать на Алтай, потом на Север. Никуда!
Все разорвалось во мне, а на воле ринулась весна света.
Вспоминаю, каждую весну такой разрыв бывает и редко исполняется то, о чем задумал.
И тут только, когда сказали о чужой собаке, я вспомнил, что после Кенты остались
Решение: никогда чужую собаку, только свои… И вспомнилась мне Черная Слобода…