Дневники 1930-1931

Леонид Иванович Евстратов — это интеллигент, который тупо верил во все те прелести, которые обещала нам когда-то либеральная партия: в свободу совести, собраний и т. п. Когда же большевики, волей или неволей выполняя свое назначение, должны были отнять у граждан все кадетские ценности, то Леонид Иванович восстал не на большевиков, а на кадет, обманувших его. Как человек типично русский он не мог жить вне среды, удовлетворяясь самим собой в общении с природой или Богом, он должен был непременно примкнуть к каким-нибудь взглядам. И он примкнул к тем, кто некогда был против кадет и опирался на больше чем кадеты, на русскую народность, это была партия октябристов или, еще точнее, славянофильствующих милых людей партии мирного обновления. Жив ли хоть кто-нибудь из немногих людей этой маленькой группы? Если жив, то, конечно, во всем своем прошлом разуверился и доживает свой век где-нибудь в Париже, подчас удивляясь сам себе, как мог он в этой единственной по окаянству стране вырастить славянофильское прекраснодушие. И вот уж кто никак не может допустить, что где-то, на самой восточной окраине окаянной страны живет возрожденный последователь партии мирного обновления…

<На полях:>Захотелось поблуждать, попал на Русский остров.

Сделать его почитателем китайцев.

20 Сентября.Крепко-бодрый рассвет, совсем как у нас в Сентябре. Напряженно резкая линия гор против солнца.

Типы зверокомбината: аппаратчик <2 нрзб.>… Вопрос: лица или система. Система в оправданье себя ищет личной жертвы (Марков).

Если что-нибудь любишь…

Влюбляться и проходить — вот счастье путешественника, влюбляться, но не любить: чуть ведь полюбил, надо беречь, чтобы другой это не украл, беречь, ревновать, защищать и, в конце концов, служить и в служении забывать тот синий лотос, в который когда-то влюбился и потом полюбил.

— Горе, горе, у меня муж Григорий, хоть бы дурак, да Иван.

— А у меня Иван, не пожелала бы и всем.

Начало «Эроса» (жень-шень).

Вы послушайте хоть раз внимательно морской прибой с целью найти два удара волны совершенно подобные. Бывает такой прибой при безветрии, он баюкает, как колыбелька, и кажется, вот тут все одинаково как в часах, но нет! лучше прислушаться и услышать в каждом новом ударе что-то другое: и это есть сама жизнь, она движется, и вы можете это слышать даже в безветрии. Но если трудно вам вслушаться при безветрии и, может быть, слух изменяет, придите к морю, когда где-то вдали раскачивается океан на огромном пространстве. Тогда волны со дна достают гальку и шарахают ее, невидимую, вам навстречу и сейчас же с другим грохотом и гулом откатываются. И тут уж всякий услышит, что никогда-никогда ни одного случая нет, чтобы раз на раз приходилось. Так вот в нашей человеческой жизни, все равно как везде и всюду неровен час и от него, именно вот от этого неровного часа идет и <1 нрзб.>и все наше лучшее, а не когда все сложится и пойдет в <1 нрзб.>час на час одинаково, как на обыкновенных стенных часах. Началось у меня с того, как я поймал первого оленя, но как это вышло… мне все хочется, чтобы случай этот… весь бы вышел из случая.

Было это раз, в глубокую ночь, Лайба вдруг бросилась из фанзы и за нею, вскочив с барсучьей шкуры… вышел Лувен. Я схватил винтовку…

Наша люди

Явление корня…

Показал (обещал)

Поймали Хуа-лу

Панты — схватить — пол

Жень-шень — удержать — эрос

В то время я был так же наивен и прост, как и вы, я тоже придавал слишком много значения тому, что, как все говорят, «вполне естественно» и можно быть «без черемухи» ^{266}.

Сынок мой и вы, милые девушки, прошу вас, вдумайтесь, я говорю о тех самых сокровенных вещах и минутах, определяющих всю нашу жизнь… Я в то время был наивен так же, как и вы, и роковую разминку объяснял по-охотничьи, представляя себе, что если бы я схватил за копытце, как оленя, то и мой «корень жизни», как я это теперь называю, был найден.

Там у моря в новом поселке я пробовал свой вопрос разрешить, как вы теперь говорите, «без черемухи». Вы сами теперь отлично знаете, что это не способ. И у меня, конечно, из этого ничего не вышло: я был так наивен еще! я был так прост! я на других людей смотрел и их общее применял к себе и тужил, что у меня нет того, что у всех: я на себя самого смотрел, как на уродца, и прямо за какой-то ужасный грех считал, что я разделился и не могу быть «как все».

В таких случаях ужасно, что решение «вопроса» часто находится возле тебя, но ты не дожил до того, чтобы видеть и этим пользоваться, а должен в какой-то долгий срок сам до того дойти. Лувен, конечно, понимал наивность мою, и я не знаю, едва ли бы мог тут прожить, если бы не было его возле меня, и так он мне помогал, распределяя свой внутренний свет на мои долгие годы, да и сейчас… Он лечит людей, к нему приходят охотники-китайцы и русские даже.